Оскар Уайльд - Сочинения. Иллюстрированное издание

Итак, такова была история происхождения Дориана Грея. Короткий рассказ о ней взволновал его, ведь он нашел в нем странную, почти современную романтику. Прекрасная женщина, которая рискнула всем ради безумной страсти. Несколько недель безудержного счастья, оборванные преступлением и ужасной изменой. Месяца молчаливой агонии, а затем – рожденное в муках дитя. После того, как смерть отобрала у него мать, мальчик остался наедине со старым тираном, который не знал любви. И все же, это был интересный фон. Он подчеркивал парня, делал его еще более совершенным. За спиной всего прекрасного, что существует в нашем мире, стоит трагедия. Мир должен выстрадать цветения малейшего цветка… Какой же он был волшебный вчера за ужином, когда он сидел напротив него в клубе, с огнем в глазах и открытым от робкой радости ртом. Красное пламя свечей подчеркивало удивление на его лице. Разговор с ним напоминала игру на изящной скрипке. Он отзывался на каждое прикосновение и движение смычка… Было что-то увлекательное в том, чтобы влиять. Это не было похоже ни на какое другое занятие. Создавать отображения собственной души и на мгновение внушать ее другому, слышать эхо собственных взглядов, к которым добавилась музыка чужой юности и страсти, накладывать собственный темперамент на чужой так, будто это легкая нотка чужих духов. Все это дарило настоящую радость, возможно – наиболее всеобъемлющую радость из тех, что остались нам в наш ограниченный и пошлый век – век, в котором господствуют телесные утехи и общие цели… Кроме того, он имел сказочный типаж, этот парень, которого он по странной воле случая встретил у Бэзила в мастерской, или же с него в любой момент можно было слепить сказочный типаж. В нем жили чистота, грация мальчика и красота сравнимая с той, которую хранили для нас скульптуры древней Греции. С ним можно было сделать все, что угодно. Из него можно было вылепить игрушку или титана. Как же жаль, что такой красоте суждено увянуть!.. А Бэзил? Как же интересно за ним наблюдать с точки зрения психологии! Новая манера в искусстве, свежий взгляд на жизнь, которые ему странным образом подсказало одно только присутствие того, кто не имеет об этом ни малейшего представления. Молчаливый дух, который жил в темном лесу и оставался незамеченным, гуляя в чистом поле, вдруг проявил себя, будто дриада без страха, ведь его душе, которая ждала ее, открылось видение прекрасных вещей. Благодаря этому видению, формы и очертания простых вещей превращаются в символы, как будто они были очертаниями и формами чего-то другого и более совершенного, чью тень они превратили в реальность. Как же все это было необычно! Он вспоминал подобные примеры из истории. Разве это не Платон был художником мысли, который впервые об этом задумался? Разве это был не Буонароти, кто описал это в цветных сонетах на мраморе? Но это было странно наблюдать в нашем собственном веке… Да, он попытается стать для Дориана Грея тем, чем он, сам того не ведая, стал для художника, который создал его замечательный портрет. Он постарается установить над ним контроль, в конце концов, он уже прошел половину пути. Он присвоит себе этот удивительный дух. Было что-то захватывающее в этом ребенке любви и смерти.

Вдруг он остановился и посмотрел на дома. Он заметил, что уже немного прошел мимо дома своей тети, и развернулся назад, слегка улыбнувшись. Когда он вошел в мрачного вида прихожую, дворецкий сказал, что все уже ушли обедать. Он отдал шляпу и трость слуге и вошел в столовую.

Ты как всегда опоздал, Гарри, – сказала его тетя, неодобрительно кивая.

Он пробормотал что-то в свое оправдание и, заняв свободное место рядом с ней, начал рассматривать присутствующих. Дориан скромно поклонился ему с противоположного края стола. На его щеках появился радостный румянец. Напротив сидела графиня Харли, бесконечно добрая леди, с прекрасным характером, за который ее обожали знакомые, и с характерными пропорциями, которые современники назвали бы ожирением, если бы речь шла не о графине. Справа от нее сидел сэр Томас Бёрдон, радикальный парламентарий, который на людях следовал за своим лидером, а в личной жизни – за лучшими поварами, за обедом сидя с консерваторами, а мыслями оставаясь с либералами, согласно общеизвестному мудрому правилу. Место слева от нее занял мистер Эрскин Тредли, пожилой джентльмен, который владел значительным запасом шарма и культуры, однако, обзавелся плохой привычкой молчать. Однажды, он объяснил леди Агате, что сказал все, что хотел, еще до того, как ему исполнилось тридцать. По соседству с ним сидела миссис Ванделер, одна из лучших подруг его тетки – святейшая из женщин, однако, страшная неряха. Она напоминала ему плохо переплетенную книгу с гимнами. К счастью, с другой стороны от нее сидел лорд Фодель, крайне эрудированный и так же посредственный человек, такой же скучный, как и отчет министра в Палате Общин. Она разговаривала с ним с таким упорством, которое представляло собой, как он сам когда-то признал, страшную ошибку, которой не может избежать ни один порядочный человек.

– Мы как раз говорим о бедняге Дартмуре, Лорд Генри, – сказала графиня, кивнув ему с противоположной стороны стола. – Как считаете, он действительно женится на той прелестной юной даме?

– Думаю, она уже решила, что они обручатся, графиня.

– Это ужасно! воскликнула леди Агата. – Кто-то обязательно должен вмешаться.

– Я узнал из очень надежных источников, что ее отец – торгует какими-то безделушками в Америке, – надменно сказал сэр Томас Бёрдон.

– Мой дядя уже решил, что он торгует свининой, сэр Томас.

Безделушками! Какими еще безделушками? – Спросила графиня, вскинув руки вверх, чтобы подчеркнуть собственное удивление.

Американские романы, – ответил лорд Генри, накладывая себе перепелки.

Графиня выглядела растерянной.

Дорогая, не обращайте на него внимания, – прошептала леди Агата. – Он никогда не говорит то, что думает.

Когда открыли Америку, – сказал радикал и начал приводить какие монотонные факты. Как и каждый, кто пытается исчерпать тему для разговора, он исчерпал внимание своих слушателей. Графиня вздохнула и воспользовалась своим правом вмешаться в монолог.

Лучше бы ее и не открывали! – Воскликнула она. – Теперь наши девушки не имеют ни единого шанса! Это очень несправедливо.

Возможно, в конце концов, Америку так и не открыли, – сказал мистер Эрскин, – я скорее сказал бы, что ее просто нашли.

Эх, а я имела возможность пообщаться с людьми оттуда, – вяло ответила графиня. – Должна признаться, что большинство из них очень хорошие. А еще они прекрасно одеваются. Им всю одежду привозят из Парижа. Если бы я могла себе позволить такое.