Луиза Тосканская - История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

К религии, которую исповедовали при католических дворах, отец относился с добродушным презрением. «Религия, – бывало, говорил он, – est seulement religion d’étiquette» [12] …Это лишь почитание этикета (фр.). . Он жил в мире собственных идеалов, но, при всей своей богатой фантазии, был человеком очень практичным, собранным и пунктуальным до предела; его деловитости могли бы позавидовать многие банкиры и адвокаты. Он вникал во все мелочи домашнего хозяйства, от украшения парадных апартаментов до порядка на кухне. Во всех помещениях чувствовал себя непринужденно – и на все оказывал большое влияние. Мы с ним были полностью солидарны; хотя не проявляли демонстративно своих чувств, в наших отношениях преобладало идеальное взаимопонимание, и все полезное, что знаю, я почерпнула у него.

Наше детство заканчивалось, когда нам исполнялось семь лет. С того времени начиналось наше воспитание, которое правильнее назвать дрессировкой. С тех пор как я оставила дворцы и придворную жизнь, меня часто изумляет тот интерес, какой испытывает широкая публика к жизни коронованных особ, особенно королевских детей. Английские газеты освещают все, что говорят и делают маленькие принцы и принцессы; репортеры скрупулезно описывают все, чем они занимаются: катаются на пони, ходят под парусом и пр. Подобные развлечения, однако, являются вполне обычными видами досуга для хорошо воспитанных здоровых детей. Насколько я понимаю, подобные репортажи призваны потакать вкусам тех достойных представителей британского среднего класса, чьими кумирами являются респектабельность и принадлежность к королевской фамилии.

Я часто задаюсь вопросом, имеет ли широкая публика хоть малейшее представление о том, что на самом деле означает «воспитание принца». Как жизнь христианина должна служить постоянным приготовлением к жизни вечной, так и жизнь молодых принцев и принцесс служит постоянным приготовлением к их будущему высокому посту. В тот день, когда расставались с нашими нянями, мы прощались и с детством; нас передавали гувернанткам и гувернерам, которые должны были привить нам образцовые манеры. Мы ничего не должны были подвергать сомнению; в идеале нам следовало стать просто мыслящими автоматами. Как мне надоело слушать: «Не садитесь таким образом в карету» или «ваше императорское высочество, если вы хотите стать королевой, никогда не входите в комнату так, как вы… учитесь хладнокровию». Всегда было одно и то же; нас воспитывали не для самих себя, но для того, чтобы мы жили на глазах у всего мира; наши молодые жизни приносили в жертву положению. Нам не полагалось обладать ярко выраженной индивидуальностью или демонстрировать эмоции.

Люди хоть сколько-нибудь разумные наверняка понимают, насколько ужасна такая жизнь для несчастных обладателей темперамента. Для меня, как, наверное, и для многих Габсбургов, подобные тесные рамки и муштра стали настоящей пыткой. Зато другие отпрыски августейших фамилий, начисто лишенные воображения, относятся ко всему, что им вдалбливают, совершенно равнодушно. Некоторые мои кузины вполне довольны своими отвратительными мужьями, которых им подобрали родители. Их – по крайней мере внешне – устраивает монотонное существование. В каком-то смысле такая жизнь во многом предпочтительнее скандалов и постоянного давления, каким подвергаются те, кто пытается вырваться за пределы дворца и обрести дорогу к свободе. Мы с утра до ночи слышали: «Что скажет народ? Что подумает народ?» Спустя какое-то время мы приучились относиться к народу как к своего рода фетишу, который следует ублажать любой ценой. А если кто-то в сердцах бросал: «Ну и черт с ним, с народом!» – ему напоминали о том, какая участь ждала тех представителей королевских семей, которые осмелились не принимать народ всерьез. Мне всегда напоминали об ужасной участи красавицы Марии-Антуанетты. Моя гувернантка упорно твердила: если бы Мария-Антуанетта не наряжалась крестьянкой, ее не казнили бы на гильотине. Вместе с тем мне всегда ставили в пример послушание Марии-Луизы. Ее поведение считалось поистине достойным принцессы. Если бы она не повиновалась императору Австрии и поехала в ссылку к Наполеону, ее ждало бы весьма безотрадное будущее, и Лонгвуд оказался бы далеко не таким приятным, как Парма. Благодаря же тому, что Мария-Луиза послушала родственников, она получила титул герцогини Пармской, у нее было много денег, бесчисленные туалеты, а на ее последующие морганатические браки с плебеями смотрели сквозь пальцы.

Мне казалось, что я никогда не стану такой, как Мария-Луиза. Мое внутреннее «я» всегда восставало против тесных рамок и бессмысленных церемоний. Поделиться своими мыслями я могла лишь с отцом, но даже он, при всей широте своих взглядов, был немного borne [13] Ограничен (фр.). традицией. Помню, когда я попросила у него разрешения брать уроки игры на скрипке, он ответил: «Нет, принцессе неприлично играть на скрипке». К счастью, я с детства была немного осведомлена о том, какая скука царит при других дворах. Начиная с четырнадцати лет я обязана была присутствовать на парадных ужинах, где меня намеренно сажали рядом с самыми неинтересными гостями, чтобы я училась искусству вести светскую беседу – важный навык для любого представителя королевской семьи.

Впервые я воспротивилась власти, когда меня передали в руки гувернантки. В течение восьми лет у меня не было сестер, и потому я близко дружила и играла с братьями, которые, в свою очередь, помогали мне во всяких проказах и подстрекали к ним.

Однажды я особенно расшалилась, и в наказание мне запретили идти на урок плавания. Наказание было поистине суровым, потому что я очень любила плавать. В тот день гувернантка повела нас с братьями на прогулку к небольшому озерцу в окрестностях Зальцбурга, любимому летнему месту свиданий зальцбургских щеголей. По озеру плавали многочисленные прогулочные катера и яхты; нас тоже ждал небольшой катер. Моя гувернантка медленно уселась на свое место; со стороны мы тоже выглядели самыми благовоспитанными на свете детьми из королевской семьи. Народ смотрел на нас во все глаза; наверное, именно поэтому мой брат Леопольд прошептал мне на ухо: «Давай что-нибудь сделаем!» На меня снизошло вдохновение. Повернувшись к гувернантке, я попросила:

– Пожалуйста, разрешите мне искупаться!

– Что, ваше императорское высочество?! Нет… это совершенно невозможно!

Тогда я спросила:

– Можно я прыгну в воду?

Братья прыснули в кулаки.

– Нет.

Не тратя больше времени, я прыгнула в воду прямо из катера, в одежде, и принялась плавать вперед и назад, к ужасу зрителей на берегу и к яростному неодобрению моей достойной гувернантки, которая завизжала: «Вылезайте, нехорошая девочка!» – и тут же принялась распекать моих довольных братьев.