Стивен Холмс - Свет, обманувший надежды

Организаторы и исполнители самого яркого образчика подобного язвительно-ироничного отзеркаливания – российского вмешательства в американские президентские выборы в 2016 г. – считали его попыткой воспроизвести недопустимое вторжение Запада во внутреннюю жизнь России. Очевидная цель состояла совсем не в том, чтобы избрать дружественного России кандидата, главное было заставить американцев на собственной шкуре прочувствовать, что такое иностранное вмешательство во внутреннюю политику. Наряду с исполнением дидактической задачи отзеркаливание должно было продемонстрировать хрупкость и уязвимость надменного демократического режима.

Мы считаем, что Кремль, наигравшись в 1990-е гг. в симуляцию ответственности политиков перед гражданами, сегодня полностью потерял интерес к демократическим спектаклям. Вместо попыток имитировать внутреннюю политическую систему США Владимир Путин и его окружение решили воспроизводить незаконные вторжения американцев во внутренние дела других стран. В общем, Кремль пытается сконструировать зеркало, в котором Америка видела бы собственную склонность нарушать международные правила, которые она притворно уважает. Снисходительность, с которой Москва это делает, должна унизить американцев и поставить их на место.

Недовольство американизацией – мощное (хотя и не единственное) объяснение антилиберализма в Центральной Европе и агрессивной внешней политики России. А как насчет Соединенных Штатов? Почему так много американцев поддерживают президента, считающего приверженность Америки либеральному миропорядку ее самой уязвимой чертой? Почему избиратели Трампа безоговорочно принимают его экстравагантную идею о том, что США должны отказаться от роли примера для других стран и, возможно, даже перекроить себя по образу и подобию Венгрии Орбана и России Путина?

Население и деловые круги США поддержали Трампа, потому что он заявил, что от американизации мира больше всех проиграла сама Америка. Готовность, с которой значительная часть общества приняла такой отход от тщеславного мейнстрима американской политической культуры, требует объяснения. Если граждане России и стран Центральной Европы отвергают имитацию, поскольку та плоха для имитаторов и хороша только для имитируемых, то почему часть американцев считает, что имитация плоха для имитируемых и хороша только для имитаторов? Поначалу это озадачивает. Действительно, негодование Трампа по отношению к миру, где множество стран стремится подражать Америке, будет казаться ненормальным, пока мы не поймем, что его американские сторонники считают имитаторов угрозой, поскольку те пытаются заменить собой имитируемый образец. Американцы страшатся, что их оттеснят и ограбят, с одной стороны иммигранты, с другой – Китай.

Надуманный образ Америки как несчастной жертвы ее поклонников и имитаторов, впервые возникший в речах Трампа в 1980-е гг., общественность и деловые круги тогда не восприняли всерьез. Почему же и те и другие так прониклись этой идеей в 2010-е? Ответ следует искать в проблемах белых американцев, принадлежащих к среднему и рабочему классам, а также в том, что Китай стал куда более опасным экономическим конкурентом, чем Германия и Япония. Белые избиратели посчитали, что Китай крадет у американцев рабочие места, а бизнес – что Китай крадет американские технологии. В результате эксцентричный посыл Трампа об Америке как жертве, радикально расходившийся с традиционным самовосприятием страны, обрел некое правдоподобие, которого прежде был лишен почти начисто.

Это лишь частный пример того, что политика эпигонства может вызвать ресентимент не только у подражателей, но и у самого образца; также это конкретная демонстрация того, как лидер державы, построившей либеральный миропорядок, вдруг решает сделать все возможное, чтобы его обрушить.

В заключение наших рассуждений мы обращаемся к Китаю. Это обращение закономерно, поскольку появление на международной арене напористого Пекина, готового бросить вызов гегемонии Вашингтона, говорит о завершении эпохи имитации, как мы ее понимаем. В своем прошении об отставке в декабре 2018 г. министр обороны США Джеймс Мэттис написал, что «китайские руководители хотят сформировать мир в соответствии со своей авторитарной моделью». Он не имел в виду, что они собираются убеждать или принуждать другие страны перенимать «азиатские ценности» или привносить китайские черты в свою политическую или экономическую систему. Китай стремится к влиянию и уважению, но не к обращению мира в «веру Си Цзиньпина». Он хочет «получить право вето в решениях, касающихся экономики, внешней политики и безопасности других стран, чтобы продвигать собственные интересы за счет соседей, Америки и наших союзников» [43] ‘Jim Mattis’s Letter to Trump: Full Text’, The New York Times (20 December 2018). .

Грядущее противостояние Америки и Китая наверняка изменит мир, но оно будет касаться торговли, ресурсов, технологии, сфер влияния и способности формировать глобальную среду, благоприятную для совершенно разных национальных интересов и идеалов обеих стран. Речь не идет о конфликте соперничающих универсалистских представлений о будущем человечества, в котором каждая сторона старается привлечь союзников с помощью идеологической обработки или революционной смены режима. В современной международной системе асимметрия чистой силы уже начала вытеснять асимметрию самопровозглашенного морального превосходства. Поэтому называть соперничество Китая и Соединенных Штатов «новой холодной войной» некорректно. Альянсы распадаются и вновь создаются, как в калейдоскопе, долгим идеологическим партнерствам страны предпочитают краткосрочные союзы по расчету. Последствия этого невозможно предсказать, но сорокалетний конфликт между США и СССР точно не повторится.

Впечатляющий подъем Китая позволяет предположить, что крах коммунистической идеи в 1989 г. не был безоговорочной победой либерализма. Напротив, однополярный порядок стал миром, гораздо менее дружественным для либерализма, чем можно было тогда предположить. Некоторые обозреватели считают, что 1989 г., уничтожив противостояние времен холодной войны между двумя универсалистскими идеологиями, нанес фатальный урон самому проекту Просвещения [44] Так в современной философии принято называть комплекс основополагающих идей, сложившихся в эпоху Просвещения (XVII–XVIII века) и оказавших влияние на развитие западной цивилизации Нового времени. – Прим. ред. – как в его либеральном, так и в коммунистическом воплощении. Венгерский философ Гашпар Миклош Тамаш в работе «Ясность, в которую вмешались» (A Clarity Interfered With) пошел еще дальше, утверждая, что в 1989 г. «и либеральная, и социалистическая утопии потерпели поражение», что ознаменовало «конец проекта Просвещения» в целом [45] Gáspár Miklós Tamás, ‘A Clarity Interfered With’, in Timothy Burns (ed.), After History? (Littlefield Adams, 1994), pp. 82–83. . Мы не такие пессимисты. В конце концов еще могут появиться американские и европейские лидеры, способные на продуманные решения в условиях упадка Запада. Возможно, удастся найти путь возрождения либерализма как на уже известных, так и на совершенно новых основах, а потом следовать по нему. Сейчас вероятность такого исхода очень мала. Тем не менее антилиберальные режимы и движения, о которых мы здесь говорим, могут оказаться эфемерными и исторически малозначимыми, поскольку горизонт их идеологического видения ограничен и принимается далеко не всеми. История, как известно, это вторжение неизведанного. Но что бы ни готовило нам будущее, для начала нужно постараться понять, к чему – и как – мы пришли сегодня.