Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Именно в связи с этими фотографиями впервые появился термин Untermensch (недочеловек). Эти военнопленные – а значит, и все советские люди – были «низшими представителями человечества, воистину недочеловеками». «Когда борьба не имеет смысла – они борются. Когда шансы на успех еще есть – они отказываются бороться либо борются совершенно неправильно».

Эта тема была полезна и проста в использовании. Гитлер назвал восточников «монгольской угрозой»; СС вторило: «унтерменш». «Что при татарах, что при Петре I или при Сталине, этот народ рожден для ярма». Именно СС сыграли особую роль в пропаганде концепции «недочеловеков». Одна из их первых публикаций после начала вторжения официально завершила идентификацию режима и людей. Была опубликована брошюра СС: «Действительно, самая что ни на есть большевистская армия. Миллионы, обработанные всеми средствами массовой психологии, ставшие безмозглыми, пролетаризированными, с шорами на глазах; их звериные инстинкты были доведены до фанатизма, самих их превратили в машины: машины, созданные для атаки, для подавления, для сокрушения и слепого уничтожения… Машины, которые нельзя взять и переделать обратно в человеческих существ, способных рассуждать или сочувствовать беззащитным».

Хотя эта брошюра была всего лишь руководством для учебных курсов СС, другая публикация получила гораздо более широкое распространение и со временем снискала дурную славу. Эта подготовленная, проиллюстрированная и распространенная учебным отделом СС брошюра продавалась во всех газетных киосках на протяжении нескольких месяцев. Она носила название «Der Untermensch»; ее 50 с лишним страниц состояли в основном из фотографий, тщательно подобранных с целью обыграть контраст между «восточными вырожденцами» и чистыми, здоровыми «нордическими немцами». Эта брошюра эффективно продемонстрировала неполноценность «восточных преступников» и завершалась зловещим воззванием: «Недочеловек восстал, для того чтобы покорить мир… Европа, защити себя!»

Эта ядовитая и примитивная пропаганда была рассчитана на то, чтобы толкнуть немцев на большие жертвы и установить надлежащее отношение к восточному населению. Когда дело дошло до «недочеловеков», СС объявили мораторий даже на свои обычные крупицы моральности.

Кампания против недочеловеков не могла не привести к серьезному пренебрежению и жестокому обращению с военнопленными. Это также мешало советским гражданам поддерживать своих новых хозяев. Жестокое обращение с пленными вскоре стало достоянием общественности и вышло немцам боком. Кампания против «недочеловеков» со всеми вытекающими последствиями была огромной тактической ошибкой, но она была естественной частью нацистского мировоззрения.

В неуловимом балансе положительных и отрицательных переживаний, которым подвергалось восточное население на ранних этапах оккупации, неспособность немцев удовлетворить желания народа, несомненно, сыграла немалую роль. Влияние пропаганды было, мягко говоря, незначительным; а отдельные контакты людей с немецкими солдатами вызывали смешанные реакции с преобладанием разочарования.

Если в течение первых недель неопределенности население еще могло сохранять какое-то самообладание, вскоре придерживаться нейтралитета стало затруднительно. Сеть немецкого контроля затянулась, отряды прочесывали сельскую местность в поисках партизан и продовольствия. В то же время на сельское население начали нападать группировки советских партизан, требуя материальной поддержки и наказывая коллаборационистов. Оказавшиеся между советским молотом и нацистской наковальней люди на оккупированных территориях были вынуждены выбирать, и в условиях неизбежной поляризации на их выбор на ранних этапах влияли различные аспекты немецкой политики и деятельности, наиважнейшими из которых, помимо обращения немцев с военнопленными, были поведение немецкой армии, деятельность айнзацгрупп и отношение Германии к разгоравшейся партизанской войне.

Политика подразделений немецкой армии варьировалась от жестокой враждебности до сочувственного сотрудничества с местным населением. Хотя многие офицеры не имели ничего против народа, покуда тот не проявлял открытой враждебности к немцам, некоторые из них отличились особым фанатизмом и подхалимством. Один из самых решительных нацистских командующих, фельдмаршал фон Рейхенау, стоявший во главе 6-й полевой армии, в октябре 1941 г. издал директиву, заслужившую личное одобрение Гитлера. В этой связи данная директива была направлена всем остальным командирам в качестве образца надлежащей военной политики. Рейхенау писал: «Кормление жителей и военнопленных, которые не работают на немецкие вооруженные силы, за счет запасов армии является таким же актом неуместной гуманности, как раздача хлеба или сигарет… Зачастую советские войска поджигают за собой здания во время отступления. Немецкая армия заинтересована в тушении этих построек ровно настолько, чтобы хватало места для расквартирования войск. В остальном же исчезновение символов былого большевистского правления, в том числе зданий, попадает в рамки борьбы на уничтожение. В этом контексте ни исторические, ни художественные соображения на Востоке роли не играют. Террор немецких контрмер должен быть значительнее угрозы остатков большевиков…»

Несмотря на официальные директивы, в рядах вермахта подобное отношение было скорее исключением, нежели правилом. «На русском фронте именно солдаты и офицеры первыми поняли, что такие огромные пространства нельзя завоевать одной лишь армией», – писал один из немецких офицеров на Востоке. Некоторые элементы были «разгневаны совершавшимися в нашем тылу ошибками и преступлениями, за которые нам приходилось расплачиваться собственной кровью».

Розенберг, опираясь на свой собственный опыт, предупреждал об опасной «притягательности Востока». Действительно, в восприятии рядового немецкого солдата вскоре возникло своеобразное сочетание отвращения и притяжения, «очарование и дискомфорт одновременно». Как сказал работнику газеты немецкий переводчик: «Было бы неплохо остаться здесь после войны и помочь восстановить эти земли. Нужно лишь правильно относиться к русским. Нужно стараться понять их чувства; так можно будет завоевать их доверие, и многие из этих бедолаг могут стать любезными и трудолюбивыми помощниками».

Разумеется, сильнее всего Восток манил тех, кто знал другую, прежнюю Россию. Балтийские немцы, русские фольксдойче, а также многие немцы, которые работали и путешествовали по Востоку, теперь вспоминали противоречивый образ старой России, «ту таинственную страну, которую я любил так же сильно, как ненавидел; которая насыщала меня, как никакая другая, и, как никакая другая, заставляла меня голодать…».