Анри Картье-Брессон - Диалоги

Фотографии может делать всякий. Я видел в “ Herald Tribune“ фотографии, сделанные обезьяной, которая управлялась с Polaroid не хуже некоторых владельцев фотоаппаратов. Как раз потому, что наше ремесло доступно всем, оно и остается, несмотря на свою впечатляющую легкость, в высшей степени трудным.

Почему же вы его выбрали?

Фотографирование даёт мне непосредственный контакт с миром: я могу удерживать мир, схватывая отдельную значимую деталь. Это средство понимания и способ более интенсивного проживания. Я люблю листы контролек, где друг за другом следуют изображения, показывающие, как фотограф перемещается по жизни. Моя профессия доставляет мне огромное удовольствие, я работаю над предметом, а не для журнала. Заказы я не отвергаю. А во времена Ренессанса кто подумал бы ими пренебречь?

Недавно меня попросили проиллюстрировать ежегодный отчёт одного американского банка. Я ничего не понимаю в банках и на протяжении десяти дней фотографировал всё, что видел. Мне сказали, что мой репортаж – это повествование о «работниках с белыми воротничками». Это был лучший комплимент, потому что мне, в сущности, и хотелось воспроизвести жизнь служащих между девятью часами утра и шестью часами вечера. Я испытывал к банку такую же благодарность, какую можно питать к родителям девушки, в которую вы влюблены, за то, что они привели её в мир.

Ещё я делал репортаж о заводе “ Mercedes”. Беседовал с персоналом, с инженерами и почувствовал, что могущество фирмы строится на двух понятиях: качество и традиция. Болтался однажды в гараже и увидел одного типа, он рисовал кисточкой тоненькую линию на машине 300 S.L. Я сфотографировал его и тогда понял, что прикоснулся здесь к важной точке, хорошо выражающей качество “Mercedes”. А понятие традиции я открыл благодаря рабочим, собравшимся на приём, устроенный на заводе для профессионального училища.

Когда меня спрашивают о роли фотографии в наше время, о власти изображения и так далее, я не хочу вдаваться в объяснения, только говорю, что люди, умеющие видеть, так же редки, как и люди, умеющие слышать. Очень многие думают понятиями…

Здесь Анри Картье-Брессон прерывается и говорит тише, как будто про себя: «Так прекрасно наблюдать за тем, как художник разглядывает свою картину…»

У меня нет ни «послания», ни «миссии», – продолжает он, – но есть точка зрения. Фотография – очень важное средство коммуникации, мы несём ответственность перед миллионами людей, которых затрагивают наши репортажи, распространяемые прессой. Мы не должны ни играть на понижение и недооценивать публику, ни впадать в вычурность. Живописцы идут от творчества к музею, а мы – от творчества к потреблению. Поэтому мы должны быть понятными для всех и не забывать, что в каждом живёт художник.

В 1946 году Роберт Капа, Шим, Джордж Роджер и я основали агентство “ Magnum”, чтобы объединить наши фотографии. Для нас это был способ сохранить независимость и в то же время завести офис для решения коммерческих и административных вопросов. Капа подорвался на мине в Индокитае, и в тот же самый день другой мой компаньон, Вернер Бишоф, упал в пропасть в Перу. Шима убили в Суэце. Сейчас нас двадцать человек семи разных национальностей, и мы продолжаем снимать то, что происходит в мире. Мы не принадлежим к одной школе, но у нас есть общая концепция ответственности фотографа. Агентство финансируется только за счёт нашей работы, и я уверен, что когда кто-то не получает чека в конце месяца, он воспринимает это вполне нормально, принимая во внимание духовную свободу.

У нас очень незначительное ремесло. Когда мы приходим туда, где нас знают, когда нас присылает крупный журнал, нам расстилают красную дорожку; в противном случае нас принимают примерно как типа, который пришел починить сливной бачок и запросто может утащить пепельницу. К нашей профессии не слишком хорошее отношение. Нам говорят: «Эй, фотограф!», а потом приказывают: «Пришлите мне фотографии». При этом почему-то никому не приходит в голову потребовать у банкира прислать 10 000 франков, хоть он и распоряжается такими большими деньгами.

У фотографов нет определенного социального статуса, они маргиналы. Люди часто спрашивают себя, что это за смешные типы подпрыгивают вокруг них на улице.

Вы сожалеете о том, что вы маргинал?

Вовсе нет. Не хочу, чтобы меня узнавали. Меня часто принимают за немца или англичанина. Если случайно тебя обнаруживают и говорят: «Это – такой-то», фотография пропала. Чудесно, что вокруг так много туристов с фотоаппаратами: благодаря им смешиваешься с толпой, и тогда можно смотреть по сторонам и работать относительно спокойно. В наши времена, склонные к раздуванию индивидуализма, мне также кажется важным, чтобы большое число фотографов обладали обычной восприимчивостью и почти анонимной внешностью. Надо быть лёгким (постоянно я ношу с собой один аппарат, а на репортажи беру только два дополнительных объектива) и подкрадываться по-волчьи: когда ловят рыбу, волн на воде не поднимают.

Однажды, когда я делал фотографии на аукционе драгоценностей, ко мне подошла обеспокоенная дама: она хотела знать, журналист ли я. В силу моего нормандского происхождения я не ответил ни да ни нет, но сказал: «Я – маньяк». «Очень хорошо, – ответила дама, – тогда продолжайте». И это правда, фотография для меня – мания, одержимость, фанатизм. Тому, что знаю о фотографии, я научился, занимаясь живописью в мастерской Андре Лота, читая Сен-Симона, Стендаля, Джеймса Джойса, газету “ Le Monde ” и извлекая пользу из комментариев моих товарищей. Я читаю “ Monde”, “New York Times”, “Observer”, “Manchester Guardian”, потому что там нет изображений. Изображения я нахожу сам, но хочу познакомиться с анализом ситуации, чтобы знать, куда ехать.

Работы Брассая, Уильяма Юджина Смита, некоторых молодых фотографов из “ Magnum” и из других мест, портреты Мана Рэя меня вдохновляют, но когда я вижу плохие фотографии, мне становится грустно и я начинаю рассматривать картины, чтобы вещи встали на свои места.

Что остаётся от всех фотографических документов? Что касается меня, я всегда мечтаю о следующей фотографии. Сегодня утром я вышел из дому и у метро сделал два снимка – так я веду свой личный дневник, делаю зарисовки. Великие фотографии редки, и если мне задают вопрос: «Сколько фотографий в день вы делаете?», я могу ответить только: «А сколько интересных вещей вы услышали сегодня? Вы их записали?» Я не верю во вдохновение.

Я убежден, что надо работать, работать, но один из моих друзей, с которым мы об этом говорили, сказал мне: «По существу ты не трудишься, ты испытываешь трудное удовольствие…»