Array Ларсен Хегарти - Психология целительства. Семь этапов преодоления жизненных испытаний

Вот полное изображение Кольца, друзья мои.

Мне кажется, что миллион лет назад я жаловался одному социальному работнику, что план действий, составленный мною для одного из моих клиентов, сработал не так, как я того ожидал. Он посмотрел на меня так, будто я был мышью, которая хотела попытать счастья в клетке со львом. «Без дураков», – сказал он. Думаю, что это были единственные слова, которые, по его мнению, подходили к этой ситуации.

Готовы ли вы последовать за мной в загадочное, далекое и прекрасное прошлое, друзья мои? Позвольте для начала рассказать вам о том, как все это началось в моей жизни.

Как я уже говорил, в начале 1966 года я делал первые шаги на своем профессиональном поприще. Вокруг меня царила нищета и преступность. Я пришел в этот мир со своими ценностями, представлениями и истинами, даже не задумываясь об их недалекости. Бог добр и заботится обо всех; если ты будешь усердно трудиться, ты добьешься успеха; нет ничего такого, что нельзя было бы изменить; люди обычно получают то, что они заслужили, и обо всем, обо всем, ей-богу, у меня было составлено свое мнение.

В то время крэк еще не использовали, зато на улицах было полно героина. Сейчас я неожиданно вспомнил об одном из тех призраков, о которых я вам рассказывал прежде. Это был первый увиденный мною ребенок с наркозависимостью – хрупкое маленькое создание, только что появившееся на свет в нашей захудалой районной больнице. Она была лилового цвета, как будто все ее тело было один сплошной синяк. И все время дрожала. Крошечные, крошечные маленькие мышцы подергивались, как лягушачьи лапки от разрядов электрического тока. Она напомнила мне новорожденного слепого котенка, зовущего на помощь. Но этому ребенку некому было помочь. Кто мог бы защитить ее? Ее мать-подросток, сидевшая на наркотиках? Или юный отец-наркоман, с головой ушедший в хип-хоп? Что ожидало ее в будущем? Кто мог бы позаботиться о ней? Что ее ждало? Где она могла бы научиться любить?

Я чувствую дрожь от этого воспоминания сейчас так же, как и много лет назад. Некоторые могли бы сказать, что в ту минуту я многому научился. Для меня это событие стало равносильно приливной волне, унесшей с собой подпорную стенку.

А как же мои нравственные убеждения? Что же такого сделал этот ребенок, чтобы родиться в таком ужасном окружении? Какой выбор ее ждет? Всего несколькими годами ранее ее мать пришла в этот мир при таких же обстоятельствах. Как же иначе могла сложиться жизнь этого маленького дрожащего существа? А что же Бог? Если Бог действительно добр и всемогущ, как же мог он допустить подобную трагедию? Если любая жизнь на самом деле священна, как же могло Высшее существо (особенно Создатель) оставаться безучастным свидетелем столь жалкого положения крошечного ребенка, которого оно должно было бы любить? Это же был ребенок, ради всего святого. Ребенок! Человеческое существо, которое окружающие собирались выбросить, как мусор. Как это могло произойти?

Я был ошеломлен. Я чувствовал, что все мои хорошо упорядоченные представления о мире тают, словно воск, превращаясь в бесформенный огарок. Мое привычное самоуверенное восприятие духовности не смогло стать для меня путеводной звездой в этой непроглядной тьме окружавшего меня мира. Я заблудился. И, как любая потерянная душа, был вынужден искать дорогу домой? Но куда вел этот путь? В глубину моего собственного подсознания? Или он уходил далеко во внешний мир? У меня не было ответов на эти вопросы. Единственное, что я понимал, так это то, что прежде ясные и четкие представления о морали перестали меня удовлетворять.

Примерно в то же время я также начал работать по воскресеньям в центре для задержанных правонарушителей. И эта работа окончательно изменила мое мировоззрение. В этом центре было несколько помещений для маленьких детей – от крошечный малышей до детей шести-семи лет. Жизнь этих детей уже в течение нескольких лет катилась по наклонной плоскости. В те дни, когда на улице была хорошая погода, эти крошечные создания, стремящиеся к любви подобно бабочкам, летящим на солнечный свет, выходили гулять в длинный, серый двор, окруженный высоким забором. Увидев меня, они кидались к ограде и выглядывали сквозь колючую проволоку. Старая история о любви и отрицании любви.

Эти дети по большей части были чернокожими или мексиканцами, которых оставили родители или над которыми надругались. Они бежали к ограде, высовывали свои тонкие пальчики через проволоку и кричали: «Меня зовут Мария, меня зовут Гектор, меня зовут Джером…» Они просили людей запомнить их имена, узнать их, дотронуться до их маленьких пальчиков и пожать их крошечные ладошки. Они больше всего хотели, чтобы к ним просто прикоснулись. Часто мальчики стаскивали свои футболки, связывали их в узлы и пытались играть в игру «Поймай-ка», бросая свой самодельный невод через восьмифутовую ограду. Всякий, кто слышал их, отвечал им, играл с ними! Или просто признавал сам факт их существования.

В то время я очень смутно представлял себе то, о чем мне известно теперь, но чье же сердце осталось бы равнодушным к боли этих малолетних нарушителей закона? Если дерево согнуто, оно не может вырасти прямым. Эти дети станут взрослыми, встанут на тот путь, на который их толкнуло общество, и, в конечном итоге начнут мучить не только себя, но и окружающих. Эти милые, невинные личики, умоляющие, чтобы кто-нибудь запомнил их имена, превратятся в лица, которые отнюдь не будут казаться нашему обществу столь очаровательными. Сегодня в их душе появилась рана, которая будет продолжать кровоточить и завтра, приводя к невообразимым потерям и страданиям. Но и теперь я слабо слышу слова, которые звучат в глубине их сердец. «Хорошо, сейчас вы не обращаете на меня внимания, потому что у меня нет власти. Но придет день, когда я заставлю вас прислушаться ко мне. Тогда мы увидим, кто по-настоящему силен». Мы создаем общество. А потом общество создает нас.

Но в то время я не задумывался над этими вопросами. В те жаркие августовские дни солнце не только припекало мои ноги и спину, пока я старался пожать все маленькие ладошки, запомнить все имена и поиграть в их любимую игру «Поймай-ка»; постепенно оно лишало меня моей внутренней наивности. Мое упрощенческое, высокомерное отношение к духовности таяло на глазах.

Передо мной открывался целый сад нежных цветов, которых общество принесло в жертву собственному безразличию. Как люди могли оставить их на милость судьбы? Куда они пойдут? Что с ними будет? Найдется ли кто-нибудь, кто сможет приласкать их и смягчить их очерствевшие сердца? Есть ли у них шанс на исцеление?