Бхагаван Раджниш (Ошо) - Завтрак гораздо важнее, чем рай

Именно это происходит с медитатором. Медитатор может все так же любить женщину, но он знает, что это фильм. Он может держать ее за руку и знать… Кто знает, действительно перед вами кто-то есть или нет? Ведь невозможно доказать, что вне вас существует кто-то еще. Во сне вы думаете, что все, что вы видите, правда, а утром это оказывается неправдой, перестает быть правдой. Можете вы прямо сейчас сказать, видите вы меня во сне или наяву? Возможно, это лишь сон! Вы заснули, и вам снятся утренние беседы. Есть ли какой-нибудь способ различить, реально это или нет? Нет. Это может быть просто сном: вы видите все это, но на самом деле ничего нет.

Проблема становится очень и очень глубокой, потому что во сне вы забываете, что это сон. Вы видели этот сон много раз, миллионы раз, и каждое утро вы обнаруживаете, что все, что вы видели, было нереальным. Но на следующий день вы снова видите этот сон и снова думаете, что он реален.

Дневные грезы становятся нереальными ночью, ночные сновидения становятся нереальными днем. Так как же решить, что есть что – что действительно реально, а что только кажется реальным?

Будда говорит, что все это игра ума. Пристально наблюдайте за умом, и со временем вы начнете видеть его игру. Это не значит, что вас больше не должно быть, раз все это игра ума – куда вы денетесь? Куда вы сможете уйти? Не нужно никуда уходить, нужно просто знать.

Вы можете наслаждаться фильмом, который видите вокруг себя в Диснейленде: вы летите на самолете, любуетесь Ниагарским водопадом, горами, видите их с разных сторон – и вдруг иллюзия разрушается. Переключение сознания происходит постоянно: то вы думаете, что это реальность, то вы думаете: «Это не реальность, я просто в Диснейленде».

Ум – это Диснейленд.

Революционное утверждение: ум, остающийся таким, каким родился. Если ум остается лишь зеркалом и ничего не отражает, если он ничем не обусловлен и в нем нет никакого содержания… Бессодержательный ум – это единственная реальность, в которой мы можем быть уверены.

И поэтому люди дзен говорят: «Загляните в изначальный ум». «Изначальный ум» – это ум, еще не подвергшийся внешним влияниям, ум до того, как началось его обусловливание, до того, как вам сказали, кто вы, до того, как вас чему-то научили, и до того, как вы научились, до того, как ум начал накапливать содержание. Погрузитесь в то первое мгновение, когда не было содержания, когда было лишь вместилище, зеркало, которое ничего не отражает, – это и есть реальность. Свидетель реален.

Не нужно молиться, не нужно ничего делать, не нужны никакие методики, никакие техники. Просто углубитесь в себя, и вы увидите изначальный ум, ум без содержания, зеркало без пыли, ум без мыслей, без облаков – это и значит, что вы прибыли, тогда вы будда.

Разница между вами и Буддой заключается лишь в том, что вы имеете больше, чем Будда. Будда имеет меньше вас, потому что Будда – чистый ум, а вы – тысяча всяких вещей, добавленных к этой чистоте. Запомните: Будда беднее вас, я беднее вас. Вы гораздо богаче меня. У меня многого нет, я многого лишен: страдания, бессмысленности, разочарования, гнева, страсти, жадности… и тысячи других вещей, которые есть у вас. Вы по-настоящему богаты.

Когда Будда достиг просветления, его кто-то спросил: «Что ты обрел?»

Он засмеялся и сказал: «Я ничего не обрел, я многое потерял. Я гораздо беднее, чем был раньше. Я потерял все невежество, все иллюзии, все грезы. Теперь я такой, каким был в самом начале».

И снова Иккью дразнит Будду. Он говорит: «Стоит солгать…» Будда учил: «Не лги. Стоит солгать, и попадешь в ад». – «А как же насчет самого Будды? – спрашивает Иккью. – Ведь он лгал».

Прежде всего, истину невозможно выразить словами, поэтому, что бы вы о ней ни говорили, все будет ложью. А Будда говорил сорок два года, день и ночь, утром и вечером – он говорил и говорил. И при этом он утверждает, что истину невозможно выразить словами!

Что же он делал сорок два года? Он что, сумасшедший? Истину невозможно выразить словами, а он все говорил и говорил… и я делаю то же самое.

Я говорю, что истина невыразима, она никогда не выражалась и не будет выражена словами – поэтому все, что я говорю, не может быть истинным.

Иккью спрашивает:

Будда не только говорил тысячи разных слов об истине, он еще и придумывал разные медитативные техники: випассана, анапансати-йога . Он говорил, что невозможно ничего сделать, не нужно ничего делать, и все равно учил людей, что делать и как делать. Он говорил, что цели нет, и при этом говорил о пути. Он говорил, что идти некуда, и тут же говорил: «Я научу вас правильному пути». Что за вздор? Это вздор, но вздор, имеющий огромное значение.

Говоря непрерывно сорок два года, снова и снова повторяя, что истину невозможно выразить словами, он помог многим людям осознать, что истина действительно невыразима. Он заставил многих людей понять, что истину невозможно выразить словами – истину можно только пережить. Изобретая техники, медитативные практики, он помог многим людям прийти к пониманию, что медитация не нужна и не была нужна с самого начала.

Но люди так устроены, что даже если они и приходят к истине, то очень медленно, неохотно, нерешительно. Их нужно постоянно подталкивать, дюйм за дюймом. Истину можно постичь одним прыжком, но к этому их нужно подталкивать дюйм за дюймом. И чтобы их подталкивать, мастер вынужден – вынужден – выдумывать тысячу всяких уловок. Я постоянно что-нибудь выдумываю и лгу – пощадите меня, иначе я попаду в ад!

Слушайте и постарайтесь понять, иначе мне придется еще больше лгать. Если вы не будете слушать, тогда мне ничего не останется, как продолжать выдумывать и говорить неправду. По этому поводу Будда рассказал такую историю…

Один человек возвращался домой с базара и увидел, что его дом горит. Его дети играли внутри. Он стал звать их, кричать: «Дом горит. Выходите!» Но дети не понимали, что это значит – дом горит. Напротив, им стало любопытно, они прыгали, кричали и радовались языкам пламени, пляшущим по дому. Они никогда не видели такого красивого зрелища. Дети есть дети. Отец ужасно забеспокоился. Он не мог войти в дом – дом был весь охвачен огнем. Он мог только кричать.