Джеймс Камбиас - Темное море

После полудюжины «жал» звук собственного пульса почти оглушает. Широкохвост неуклюже роется в сумке одной из ног и с трудом выуживает три бусины. Заплатив Крупноголовке, он неторопливо ползет домой, стараясь двигаться как можно плавнее, но, разумеется, ослабевшие ноги подводят на каждом шагу.

Судя по звукам, из дома собраний начинают расходиться. Широкохвост не задерживается, он устал и голоден, не хочет ни с кем говорить.

Ему почти удается добраться до дома. Широкохвост беспрепятственно пересекает пограничные камни и движется к двери, когда его настигает громкий сигнал, от которого едва не раскалывается панцирь. На общей дорожке за границей поместья стоит Гребнеспин.

– Широкохвост! Сюда!

– Что тебе?

– Я разочарован. Как правило, ты голосуешь в мою пользу.

– Как правило, у тебя хорошие идеи. Теперешняя ужасна. Мне нужны мои высокие сети.

– Но ты получишь долю в общей добыче! Сможешь посвятить свое время другим занятиям и не останешься голоден!

– От собственных сетей я получаю больше. Мелюзга, запутывающая невод, многого не наловит. Они разбегутся или сами сожрут улов.

– Можем поставить кого-нибудь присматривать за ними.

– Этому «кому-то» надо платить. Дороговато, на мой взгляд.

– Ты слишком скуп, Широкохвост.

– Я скуп потому, что у меня холодный и неплодородный участок. Я не могу тратить время и средства на завоевание дружбы арендаторов или подмастерьев!

– Это полезные друзья. Они уравновешивают власть крупных собственников.

– А мелкие собственники вроде меня оказываются в жерновах между теми и другими.

– Это потому, что тебя некому защитить. Если б ты был моим другом, я помог бы отстаивать твои интересы. И мои друзья тоже.

– Отбирая у меня сети? Хватит, Гребнеспин! Мне нужно поесть и поспать.

Гребнеспин придвигается ближе, щелкает тише.

– Я готовлю новое предложение к следующему собранию. Оно повлечет за собой большие перемены. Поддержишь меня – сможешь урвать себе кое-что, может, даже больше потоковых прав.

– Я не собираюсь ничего урывать. Я хочу лишь спокойно пользоваться тем, что у меня есть, и чтобы меня оставили в покое.

– Ты глуп, Широкохвост. Говорят, в Бесконечном Изобилии ты самый умный, но ты только и делаешь, что попусту тратишь время на древние камни и полустершуюся резьбу. У землевладельца должны быть занятия попрактичнее. Политика, например.

– Уйди с моей земли! – сигналит Широкохвост. Его уже тошнит от щедрых обещаний и грандиозных схем, он хочет войти в свой дом и перед сном пропустить между усиков хорошую книгу.

– Не стоит говорить со мной так.

– Вон!

Гребнеспин шагает вперед, за пограничные камни, поднимает клешню – и в измученном, затуманенном «жалами» сознании Широкохвоста взвивается древний инстинкт. Захватчик на моей территории! Он кидается на Гребнеспина и что есть силы толкает его. Гребнеспин складывает клешни и толкает в ответ. Мгновение или два они пытаются оттеснить друг друга, взрывая ногами дорожку в поисках опоры.

Затем один из усиков Широкохвоста попадает в клешню Гребнеспина – щелчок, и пара верхних сегментов оказывается отсечена. Боль окончательно лишает разума. Широкохвост вскидывает одну из клешней и опускает ее острием позади головного щитка Гребнеспина. Тот не ждет удара, а между участками панциря на голове и спине в этот миг есть просвет. Конец клешни аккуратно взрезает мягкую кожу и глубоко вонзается в плоть под ней.

Оба на мгновение застывают. Широкохвост в ужасе от произошедшего. Гребнеспин бешено водит усиками, но его тело остается неподвижным. Затем Широкохвост выдергивает клешню, и его противник падает замертво.

– Гребнеспин! – сигналит Широкохвост, пытаясь заставить его подняться, но из раны позади головного щитка телесная жидкость хлещет как из источника, а сам Гребнеспин не двигается.

Широкохвост отступает на шаг, во что-то врезается. Это один из пограничных камней. Широкохвост ошалело вслушивается, пытаясь прийти в себя, и новое открытие потрясает его. Тело Гребнеспина – на общей земле, похоже, во время драки они вышли за пределы владений. И если смерть чужака на частной земле – личное дело хозяина, на общей это убийство.

Широкохвост не знает, что делать. Зато знает его тело. Уже слишком долго он не ест и не спит, а после схватки и последних сил не остается. Шатаясь, он проходит мимо пограничных камней на свою территорию и лишается чувств.

По некоему безмолвному соглашению Роб берет на себя обслуживание дронов и сенсорного оборудования. С Сергеем они общаются, оставляя восковым карандашом записки на двери мастерской. Что до работы оператора, с тех пор как Анри полностью монополизировал его услуги, остальные привыкли вести съемку и обрабатывать изображения самостоятельно.

На пятый день после возвращения к работе Роб стал находить человечков. Первый стоял на скамейке в мастерской: маленькая фигурка из ваты и скотча, пушистая ладонь поднята в приветственном жесте. Роб решил, что Сергей собрал его от нечего делать и, когда закончил работу, оставил фигурку на полке. На следующий день их оказалось уже два: девочка из теста сидела на микроволновке в камбузе, а проволочный танцор балансировал посередине стола, за которым Роб обычно ужинал.

Роб потратил полчаса, чтобы обойти «Хитоде» и проверить, не охватило ли ее обитателей новое повальное увлечение. Может, теперь все делали фигурки, чтобы занять время или украсить станцию? Но других человечков не нашел. В своей каюте во время дневной вахты он пролежал пару часов без сна, снова чувствуя себя четырнадцатилетним и пытаясь понять, не были ли фигурки частью общего злобного плана посмеяться над ним.

На третью ночь их было уже полдюжины. Одна, из обрезков пластика, сидела на раковине в ближайшем туалете, у его каюты во втором блоке. Вторая был в камбузе – ее свернули из листа нори. Третья – вылепленная из герметика – примостилась на спинке стула в мастерской. Еще одна – оригами из фольги – лежала в ящике с инструментами. И проволочный ангел висел над люком во второй блок, где Роб не мог его не заметить, возвращаясь к себе в каюту. Шестой человечек сидел на его подушке. Это была девочка из ватных шариков и фольги: пушистые волосы покрашены в черный, а на маленьком хлопковом лице – крошечная улыбка. Она держала сложенную записку: «Может, позавтракаем в 22:00?»

Роб не умел делать фигурки, но неплохо рисовал от руки. Он пожертвовал страницей из своего дневника и набросал шарж на себя в окружении человечков. Подпись гласила: «Договорились». Повесил рисунок на дверь и лег спать.

Станция жила по 24-часовому расписанию, и для простоты день отсчитывали с начала первой вахты. Так что в 22:00 до подъема даже самых ранних пташек оставался час. В 21:30 Роб закончил налаживать гибкое соединение в одном из дронов и следующие полчаса слонялся, не зная, чем заняться. Отправиться на встречу с таинственным незнакомцем? Принять душ и переодеться?