Дэвид Гоулмон - Наследие Луны

– Мистер Гамильтон? Я не ошибся? – раздался голос Гётца.

Бен слушал, но не отвечал. Разглядев просвет между ящиками, он прокрался до дальней стены грузового вагона и спрятался за одним из штабелей.

– Мистер Гамильтон, меня зовут Гётц. Я знаю о ваших заслугах, юноша, и хорошо знаком с профессионалом, который вас подготовил. А еще я знаю, что полковник Ли жив. Представьте мое состояние, когда я увидел его за рулем машины, несущейся рядом с поездом, да еще с направленным в мою сторону пистолетом…

– Мне думается, вы наложили в штаны.

Бен говорил нарочито тихо, чтобы создать иллюзию расстояния, а сам в это время перебежал за следующий ящик и залег там.

– Бен!.. Можно я буду звать вас Бен?

Гётц на мгновение высунул голову и тут же убрал ее, однако Гамильтон успел заметить, что очки генерала разбиты. Вот и преимущество: немец хуже видит. Ли приучил Гамильтона в любой ситуации сразу же взвешивать хорошие и плохие стороны.

– Да пожалуйста. Отчего бы не обращаться по имени к человеку, который собирается тебя убить, – сказал Гамильтон, отвернувшись, дабы не выдавать свою позицию.

– К чему спешить, Бен? Сначала выслушай, что я хочу предложить правительству Соединенных Штатов.

Хотелось ответить, но Гамильтон сдержался. Вместо этого он чуть привстал, положил пистолет-пулемет на ящик и затаился, ожидая, когда Гётц высунется в последний раз.

– Чудо, Бен. В этих ящиках скрывается чудо.

Гамильтон знал, что Гётц не будет больше рисковать и генерала придется выкуривать. Он прицелился туда, откуда, как ему казалось, должен был выскочить эсэсовец.

– Было ваше, стало наше, как говорится. Что бы вы там ни держали, генерал, вскоре мы об этом узнаем.

– Не спорю. Но, Бен, помимо ящиков, я предлагаю исследования, которые вот уже пять лет ведут лучшие умы Германии. Без них вам понадобятся годы, чтобы хотя бы наполовину приблизиться к пониманию того, что находится сейчас перед тобой. Повторяю: это чудо.

– Ну хорошо, я вам поверю. Пока. – Бен прицелился выше, откуда, по его мнению, шел голос. – Что же вы предлагаете и с чего вдруг нам должно быть это интересно?

– Все очень просто: знание, которое должно стать достоянием всего человечества и за которое любой, осмелюсь предположить, пойдет на убийство. Прошу тебя, Бен, минуту перемирия. Потом я поднимаю руки и сдаюсь.

Гамильтон задумался. Гётц был невысок ростом, полноват и едва ли стрелял в живого человека, если не считать беспомощных женщин и детей.

– Вот мое оружие. – Эсэсовец пустил по дощатому полу малокалиберный пистолет. – Все, Бен, я безоружен. Теперь я встану и покажу тебе то, о чем ты потом будешь рассказывать внукам.

С поднятыми руками Гётц вышел из-за ящика. В левой руке было пусто, в правой он держал большую сумку. Гамильтон тоже встал, но не сводил пистолет-пулемет с немца.

– Бросьте сумку, – сказал Бен, стараясь держаться как можно спокойнее.

Гётц медленно положил кожаную сумку на ящик, за которым прятался, а затем снова поднял руку над головой.

– Не мог бы и ты опустить оружие, мой юный друг?

– Мне спокойнее, когда ствол метит вам в лоб, герр генерал, – проговорил Бен, выходя из укрытия.

– Поскольку фюрер окончательно отошел от дел, я считаю, что пора сдаваться.

Гётц вышел на середину вагона и медленно опустил руки. Поезд качнуло на повороте, и Бену пришлось перенести вес на левую ногу. Однако, как заметил Гётц, прицел у юноши не сбился ни на дюйм.

– Увы, генерал, мои работодатели предпочитают не брать пленных. У нас другая система отчетности.

Глядя на Гамильтона, Гётц чувствовал себя в высшей степени неуютно.

– Юноша, наши с тобой организации могут заключить сделку. Я готов предложить эти артефакты, а также все полученные нами знания. – Он обвел рукой ящики – рискованное движение, на которое Бен тут же отреагировал, вскинув ствол. – В качестве дополнительного довода скажу, что совсем недавно более двух сотен немецких солдат погибли от рук машин – машин, способных сражаться, как люди. Эти механизмы на многие миллионы лет старше человека. Не желаешь взглянуть?

– Нет, генерал. Может, вы со своими кликушами и уговорите мое правительство и даже найдете тех, кто закроет глаза на злодейства, учиненные вашими головорезами в Европе, но я не из таких. Я собираюсь убить вас, и единственная сделка, на которую я пойду, – позволю вам выбрать свою смерть. Какая вам больше нравится – быстрая или медленная? По мне, так лучше медленная. Думаю, стоит начать с коленных чашечек. Что скажете?

– Да вы с ума сошли, юноша! – Гётц не сводил глаз с пулеметного ствола. – Вы разбрасываетесь знаниями, которые вашему руководству и не снились!

Движением ствола Бен приказал Гётцу отойти от большого ящика, на котором лежала сумка. Внимание юноши привлек странный символ, нанесенный на все ящики в вагоне: четыре круга, один другого меньше, частично перекрывающие друг друга.

Генерал сделал шаг вправо, а Гамильтон вдруг почуял движение за спиной. В то же мгновение из-за ряда ящиков, на которые Бен не обратил внимания, выскочил один из телохранителей Гётца – видимо, все время там прятался. Бен развернулся и выстрелил. пистолет-пулемет выплюнул горсть пуль, которые дугой легли в грудь мужчины. Краем глаза Гамильтон увидел, как Гётц ринулся на него, на ходу доставая длинный и острый клинок, но было слишком поздно. Не успел Бен развернуться и нажать на спусковой крючок, как Гётц вонзил нож ему в живот по самую рукоять. пистолет-пулемет сделал еще несколько выстрелов, но пули лишь ударили по большому ящику.

– Видите, мой юный друг, мы тоже неплохо умеем вести дела.

Гётц вытащил клинок и еще раз воткнул его в Гамильтона. Бен почувствовал, как тело коченеет, и выронил оружие. Ему почудился запах масла для волос и пудры, которой пользовался немец, чтобы защитить кожу от южноамериканского ветра. Молодой агент отчаянно старался удержаться на ногах, но те подкосились, и он стал заваливаться на коротышку Гётца. Вытянув руку, схватился за крышку большого ящика, стоявшего поверх еще одного такого же, – Бен готов был поклясться, что ящик этот похож на гроб. Закружилась голова, грохот колес звучал где-то в отдалении. Юноша обмяк и, падая, потащил за собой ящик. Вместе они рухнули на трясущийся пол вагона, крышка отлетела, и Бена завалило содержимым, которое затем раскатилось по всему полу. Все стихло.

Сознание постепенно покидало Гамильтона. В ноздри бил запах пыли, застарелой плесени и грязи. С трудом подняв голову, он увидел только камни и черные ботинки. Вдруг ботинки зашевелились, и сквозь предсмертные вздохи Гамильтон услышал выстрелы из крупнокалиберного оружия. Ботинки заплясали, а затем волшебным образом куда-то улетели, и Бен зажмурился от полетевшей с них грязи. Послышались чертыхания. Гамильтон снова открыл глаза, приподнялся и уперся лицом в осклабившийся череп. Заморгал, прогоняя наваждение, однако череп никуда не делся. Его окружал какой-то прозрачный шар – вроде бы шлем. Юноша силился понять, что же это такое, когда перед ним возникло лицо Гаррисона Ли. От швов не осталось и следа, из открытых ран обильно лилась кровь.