Бернар Вербер - Шестой сон

Он положил ей ладонь на веки:

– Закрой глаза, мы вместе разберемся с ней.

Шарлотта повиновалась.

– Будем действовать более плавно. Один… два… три… четыре… пять… Представь, что ты находишься на кухне, но твоей мачехи пока там нет! Ну как, получается?

– Да…

– Не бойся. Я рядом. Представь, что двадцатитрехлетняя Шарлотта тоже там, рядом с Шарлоттой девятилетней. Нас трое против одной Кристины. Ты видишь, как она приближается?

По телу Шарлотты вновь пробежала дрожь, однако она не открыла глаз. Лицо скривилось.

– Она… она держит в руках стаканчик с йогуртом.

– О’кей! Ты смотришь не на этот стаканчик, ты смотришь на нее, Кристину, прямо ей в глаза. Ты не отводишь от нее глаз. Получается?

– Пытаюсь.

– Что происходит?

– Она мне говорит: «Хочешь знать, до какой степени я не выношу твое присутствие?»

– Отвечай ей: «Нет, не хочу знать». Давай скажи это во всеуслышание. Скажи это. СКАЖИ ЭТО ЕЙ.

– Ну… Нет… ну… я не хочу знать.

Закрытые глаза Шарлотты вздрогнули.

– Как она реагирует?

– Она говорит: «И все же ты узнаешь, Шарлотта, потому что ты должна это знать. Вот, смотри». Она приподнимает крышечку… Что мне делать?

– Не опускай глаз, не смотри! Продолжай смотреть ей в глаза. Получается?

Шарлотта начала успокаиваться.

– А сейчас что происходит?

– Кристина тычет мне стаканчик под нос и говорит: «Ну же, смотри, ты поймешь, что я ощущаю. Смотри, маленькая идиотка!»

– Не смотри. Скажи ей, что это ее проблема, а не твоя.

– Это твоя проблема, а не моя.

– А сейчас?

– Она настаивает, говорит, что все это из-за меня и что, не будь меня, этого бы не случилось. Ой, она поднесла стаканчик вплотную к моему лицу. Она орет: «СМОТРИ, МЕРЗАВКА!»

– Не смотри, не своди с нее глаз.

Шарлотта кивнула.

– Скажи ей: «В любом случае, в этом стаканчике ничего нет».

Шарлотта проговорила, слегка поворачивая голову:

– Кристина, в стаканчике с йогуртом ничего нет.

Потом, не открывая глаз, снова задрожала.

– Она отвечает: «Нет, есть, дура! СМОТРИ, СЕЙЧАС ТЫ УВИДИШЬ МОЙ ПОДАРОК!»

– Отлично. Попробуй усилием мысли убрать содержимое стаканчика. Или лучше так: положи в него кусочек бумаги с надписью «НИЧЕГО». Так будет еще забавнее и эффектнее. И скажи ей: «Посмотри сама».

– Посмотри сама, Кристина.

– Ну и?

Закрытые глаза Шарлотты продолжали двигаться. Она в очередной раз вздрогнула и поменяла позу.

– Кристина достала бумажку, на которой написано «НИЧЕГО». Она крайне удивлена и вертит в руках стаканчик, словно надеясь отыскать двойное дно. Она в ярости. Рвет бумажку в мелкие клочья. В раздражении она топчет ногой стаканчик, а до меня ей больше нет дела.

Движения глаз замедлились.

– Прекрасно. Эта сцена из прошлого больше не будет тебя ранить, потому что теперь ты поняла, что, во-первых, это ее проблема, а не твоя, а во-вторых, этот момент отныне лишен для тебя эмоциональной нагрузки.

Однако Шарлотта все еще не выглядела успокоенной.

– Что случилось? Она все еще там?

– Нет, но я забыла, что здесь находился еще кто-то. До сих пор я его не видела, но сейчас вижу.

– Кто это?

– Мой отец.

– Твой отец?

– Да, прежде я его не замечала, но в действительности я обижена не на мачеху, а на него. Я обижена на него из-за того, что он так быстро забыл мою мать и выбрал эту мегеру. Словом… Я обижена на него за то, что он и пальцем не пошевелил, чтобы защитить меня. Именно его я ненавижу больше всех.

Жак не предусмотрел такого поворота событий. Вспомнив слова матери о «перепрограммировании», он начал импровизировать:

– Выйди из этой сцены на кухне. Попробуй вспомнить о самом приятном моменте, проведенном с отцом.

Глаза Шарлотты были по-прежнему закрыты, но двигались так, словно она листала альбом с фотографиями. Наконец она отыскала сцену, которая соответствовала тому, о чем просил Жак.

– Это было… это было в горах, в Фон-Роме в Пиренеях. Мне было пять лет. Мы с папой и мамой находились там на отдыхе. Поев блинчиков, мы отправились в кино на горнолыжную станцию, где проходил фестиваль мультфильмов Текса Эйвери. Мы с отцом смеялись до потери памяти, а потом он протянул мне носовой платок, чтобы я могла вытереть мои первые в жизни слезы радости.

Жаку пришла в голову мысль.

– Ты заменишь воспоминание об агрессивной мачехе и трусливом отце воспоминанием о киносеансе, проведенном в компании внимательного, любящего отца и еще живой матери. Теперь, когда ты вновь будешь думать о прошлом или о своей семье, первым возникнет образ твоего отца в кинозале на станции и ваш неудержимый смех перед экраном, на котором показывают мультики Текса Эйвери.

У Шарлотты вновь участилось дыхание, потом она постепенно успокоилась.

– Теперь ты можешь открыть глаза. Все кончено. Будь внимательна, когда произнесу «ноль». Пять… четыре… три… два… один… ноль!

Девушка открыла глаза и разрыдалась. Затем спохватилась, улыбнулась и стала дышать глубже.

– Дыши, Шарлотта.

Он подал ей бокал вина.

– Твой гипноз просто гениален! Кто научил тебя этому?

– Моя мама.

– Все-таки это так необычно: с помощью простого усилия воли оказаться в сцене из прошлого, которая причиняла такую боль… и переиграть ее на новый лад. Да еще заменить тот тяжелый момент моментом радостным! Кажется, что это так просто. Словно бы я перемонтировала фильм собственной жизни.

– Эту возможность предоставляет наш мозг, однако мы не пользуемся ею. «Производимое воображением обретает реальность», – учила меня мама. И можно еще добавить: «Хорошо это или плохо».

– Я хочу познакомиться с твоей мамой, – сказала Шарлотта.

– Не сейчас, – улыбнулся он. – Мама погружена в исследования, которые отнимают все ее силы. Домой она возвращается поздно, крайне утомленная.

Шарлотта взяла Жака за руку и нежно погладила ее:

– В любом случае, то, что ты сделал со мной благодаря своим знаниям, просто невероятно. Ты освободил мой разум, применив сверхкороткую терапию, которая, возможно, позволила мне сэкономить двадцать пять лет психоанализа.

Жак пожал плечами – мол, не стоит преувеличивать, – но ему было приятно.

– Я всего лишь убрал с твоего лица несколько прядей, закрывавших тебе глаза, – сказал он, встал и собрал в резинку челку Помпона.

Псу было любопытно, отчего его мир внезапно то сужается, то расширяется. В ту минуту он завидовал способности людей самостоятельно управлять своей шерстью. Этот, с темным мехом на голове, был для него почти что богом. И своим собачьим разумом Помпон принял важное решение: в следующей жизни он будет иметь руки и станет парикмахером.

Перед его глазами самец и самка приблизились друг к другу и поцеловались.

– Ты сделал много хорошего для меня, – сказала Шарлотта.