Йен Макдональд - Бразилья

Град насмешек, летящий на дуэлянтов, постепенно стих, когда зрители начали расходиться. Порядок восстановился. Тропические плоды гнили на солнце, тошнотворно воняли, привлекая мух. Одна за другой дамы Пелоуриньо закрыли желозияс [119] Деревянные ставни на окнах колониальных домов. .

Дона Мариа да Маиа да Гарна снова перевела взгляд с лимона на апельсин.

– Расскажите мне еще раз, как часы могут поведать нам о том, вытянут наш мир или же он плоский. Уверена, со второго раза я точно пойму.

Доктор Фалькон вздохнул и снова установил маятник. Дона упорствовала из вежливости перед своим образованным гостем, остальные дамы уже давно оставили демонстрацию и вернулись к своим бессодержательным светским разговорам, которые никогда не надоедали, хотя женщины виделись ежедневно. Пять месяцев Фалькон прозябал, не желая того, вдали от общества, жил в гниющем доме у океанских доков, ежедневно подавая прошения бюрократам и чиновникам, чтобы ему дали разрешение на то и документы на это, но всякий раз его отправляли восвояси, требуя дополнительных бумаг, сведений и письменных показаний. А теперь пришествие этого иезуита устранило все препятствия, разрешения и поручительства доставили в тот же день со специальным посыльным, а двери в высший свет, доселе плотно закрытые на засов, распахнулись. Фалькон подозревал, что его познания в географии и геометрии интересуют людей куда меньше, чем тот факт, что он – француз, владеющий искусством борьбы. Дона Мариа и правда надеялась устроить после ужина небольшое состязание. Черный раб из района Баия, знавший боевой танец, был готов, и под такое событие на сахарном складе расчистили площадку. Пока что все навыки, какие продемонстрировал француз, сводились к паре лионских фокусов с ножами для рыбы, которым может научиться любой желающий на побережье Атлантики. Вместо этого она наблюдала, как маятник покачивался – тик-так-тик-так, – пока гость держал в правой руке лимон, а в левой апельсин.

– Ньютоновская сила притяжения – гравитационная сила, – действующая на маятник, прямо пропорциональна расстоянию от центра тяжести, который притягивает его, – в данном случае центр Земли. Мой маятник – увы, ваш часовой механизм слишком груб, чтобы ощутить какие-то изменения, – будет вибрировать быстрее, если находится ближе к центру Земли, и медленнее на отдалении.

Чернокожий слуга по имени Жуан стоял бесстрастный, как смерть, у двери в столовую, сохраняя то же суровое выражение лица, как и тогда, когда доктор Фалькон метался, словно ящерица, осматривая все часы в доме хозяев, приподнимая странные зеленые очки, чтобы взглянуть на них поближе. Брови Жуана слегка приподнялись, когда француз открыл немецкие напольные часы, трофей хозяина, по которым сверяли все время в доме, и ловко отцепил маятник.

– Таким образом, мы имеем чувствительный механизм, который поможет установить, какую точную форму имеет наша планета, вытянута ли она, как лимон – то есть по полярной оси, – или же сплющена у полюсов, как этот апельсин.

На другом конце стола раздался смех. Это дона де Теффе оживилась от выпитого вина. Доктор Фалькон ответил кивком головы. Его губы едва коснулись бокала. Вино плохо влияло на организм по такой нездоровой жаре, кроме того в бокале плескалось никудышное португальское пойло. Но было очень приятно, необычно приятно отужинать в компании дам. Неслыханное дело во Франции, даже в Кайенне не позволяли себе таких вольностей. Но, как ему постоянно напоминали, Амазонка – это другой мир, и иногда по делам торговли сеньоры и португальские купцы уезжали из города на несколько месяцев.

– Да, да, простите, доктор. Наверное, я глупая. Все это прекрасно, математически и научно, я не сомневаюсь, но это не объясняет мне, что удерживает его в воздухе.

– Удерживает его? – Озадаченный Фалькон глянул поверх круглых зеленых стекол.

– Лимон. Или апельсин. Теперь я понимаю, почему он вращается вокруг солнца: эта ваша сила тяготения, она привязывает нас к светилу и ничем не отличается от болас [120] Охотничье метательное оружие, состоящее из ремня или связки ремней, к концам которых привязаны обёрнутые кожей круглые камни и т. п. , которыми пользуются вакейру [121] Погонщики крупного рогатого скота. на нашей фазенде. Но я не могу понять, что держит планету в воздухе, почему мы не падаем без конца в вакууме.

Фалькон отложил фрукты. С его губ сорвался вздох раздражения:

– Ничто не держит, мадам. В этом нет необходимости. Гравитация притягивает нас к центру Земли так же, как Землю к Солнцу, но и оно, в свою очередь, притягивается к центру Земли. Все ко всему притягивается и пребывает в движении, все вместе.

– Должна признаться, старое объяснение казалось мне проще и убедительнее. – Дона ловко разрезала апельсин на четвертинки и почистила острым изогнутым ножичком. – Мой ум протестует против круглой Земли, когда все притягивается к темному инфернальному центру. Это не только противно природе, но и не по-христиански: если мы к чему-то должны притягиваться, то разве не к небесам, где наш дом и надежда?

Фалькон прикусил язык и не стал отвечать. Это не Парижская академия и даже не встреча Лунного общества [122] Клуб и неофициальное учёное сообщество видных деятелей британского Просвещения. в каком-нибудь буржуазном салоне. Он удовлетворился зрелищем того, с каким чувственным мастерством хозяйка дома ест дольки очищенного апельсина, того, как они проскальзывают между ее раскрасневшихся губ. «И вы еще называете небеса своим домом и надеждой?» – подумал он. Дона да Маиа да Гарна с облегчением переключилась с лимонов и ада на беседу, ведущуюся за дальним концом стола. Ее служанка, высокая прету [123] Клуб и неофициальное учёное сообщество видных деятелей британского Просвещения. с повязкой на глазу, некогда красивая, но теперь сильно располневшая, наклонилась со своего места за креслом доны, чтобы изучить маятник. Француз заметил, как она прижала большой палец к запястью, чтобы соотнести движения маятника с собственным пульсом. Даже во время необъявленного домашнего ареста Фалькон довольно близко сошелся с обществом Белена, чтобы понимать, что значат повязки на глазу. Ревнивые жены часто мстили любовницам-рабыням, ослепляя их ножницами.

– Простите, святой отец, я прослушала, что вы сказали, – проворковала дона Мариа, обращаясь к Квинну.

Даже в черной сутане священника Квинн был центральной фигурой за столом, притягивая к себе внимание и разговоры, словно от него самого исходила сила человеческого притяжения. Он выдержал взгляд хозяйки дома без следа ложной религиозной скромности, что так раздражало Фалькона. Сама дона даже не вздрогнула, глядя на него. «Как мужчина», – подумал француз.