Йен Макдональд - Бразилья

– Яйца овода, – сказал Акунья.

– Вы совершенно правы. Ее ожоги заражены ими, и некоторые личинки уже вылупились. Значит, городок сожгли не менее трех дней назад.

– Господи, они сожрут ее живьем, – Акунья перекрестился и поцеловал два пальца.

– Боюсь, мы мало что можем предпринять, чтобы унять ее страдания. Капитан, я видел в Белен-ду-Пара одно растение, называется аккулико. Стимулирующее средство с эффектом обезболивания. Мне кажется, оно могло бы облегчить страдания несчастной.

Капитан Акунья кивнул в знак согласия.

– В камбузе должен быть запас. Это средство увеличивает выносливость рабов.

– Отлично. Думаю, пары шариков хватит. А теперь нужно перенести ее. Только очень осторожно.

Они как можно аккуратнее перенесли послушницу на гамаке, свисающем с бамбукового шеста, на корабль, но она все равно кричала и плакала всякий раз, когда гамак качался, и ее плоть касалась ткани. Рабы отнесли несчастную под навес на корме. Фалькон дал ей аккулико, и неистовый стон обгоревшей смягчился, превратившись в монотонный и неумолкающий бред. Квинн остался в плавучей церкви. Он встал на колени перед алтарем, перекрестился и поднял один из обожженных листов. Это были ноты: месса Тассара Салвадорского. К вящей славе Господней. Простая церковь у реки. Квинн проплывал мимо многих таких в плавучих деревнях вдоль варзеа [154] Влажнотропические леса и саванны в пойме Амазонки. сезонной заливной долины реки, поднимающихся и опускающихся на понтонах на воде. В деревнях везде поголовно шла торговля, это были своего рода базы снабжения для судов, двигающихся по реке вглубь материка. Деревенские церкви располагались в простых домиках на понтоне с тростниковой крышей, внутри располагалось деревянное возвышение, служившее алтарем, а рожки и трещотки заменяли колокола. Наполовину сгоревшая престольная одежда, на которой были вышиты тесьмой и украшены перьями причудливые изображения четырех евангелистов, лежала у подножия алтаря. Ее можно было бы продать за хорошую цену на любом плавучем рынке, но те, кто осквернил церковь, предпочли сжечь ее и все остальное.

Это кара, подумал Льюис Квинн.

На алтаре лежала кучка экскрементов, размягченных дождем. Квинн убрал их и вытер поверхность остатками бывшего покрывала, задыхаясь от запаха нечистот, дыма и мокрого пепла. Он принес крест из кучи сожженного мусора, куда его бросили. Тот был такими же замысловатым и красивым, как и престольная одежда, на панелях скрупулезно вырезали раскрашенные барельефы, повествующие об остановках Иисуса на крестном пути. Квинн поцеловал панель с изображением распятого Христа в центре, задержав крест у губ, прежде чем поставить его на место. Иезуит сделал шаг назад, склонил голову, а потом встал на колени и снова перекрестился.

Упавший крест. Разрешение для Праведной Войны.

Упослушницы начиналась истерика в присутствии Квинна, пока он не сменил одеяние священника на белую рубашку и бриджи.

– Она боится не моего лица, а моей рясы, – заметил Льюис, зажигая огонь, чтобы отогнать комаров. – Миссия кармелитов довольно бедная, однако они подражают иезуитам. Музыка в церкви, аляповатые картины. Но кто стал бы нападать на миссию возле реки?

– Не бандейранты, они таким никогда не занимаются, – сказал капитан, покачав головой. Он был коренастым приземистым мужчиной с нездоровым цветом лица, жесткими жирными волосами и окладистой бородой, скорее напоминавшим рабовладельца, чем моряка. – Они не стали бы спускать по течению целый город. Сейчас всем нужна плоть.

Акунья посмотрел на Квинна, его темные глаза на фоне густой растительности на лице напоминали глаза обезьяны.

– Это были голландцы, голландские мерзавцы. Они давно уже положили глаз на северный берег.

Поднять якорь! Пора двигаться дальше, и так проторчали тут слишком долго.

Слова прозвучали как команда, но Квинн услышал нотки беспокойства в голосе. Голландцы – торговцы, но не работорговцы. Три дня назад на город напали мародеры. Украденных жителей, наверное, уже провезли мимо них, безымянных, незаметных, прикованных друг к другу за ухо или за нос, как животных, которых запрягают в плуг.

С воды раздались крики. Пауши сплавали к другим сгоревшим домам и вернулись с новостями, которые коротко доложили капитану, выпуская очереди слов, будто стрелы.

Акунья подозвал Квинна.

– Они нашли тела братьев в других домах, – тихим голосом сообщил он.

– Мертвы.

– Разумеется. И… над ними надругались. Делали ужасные вещи.

– Можете не продолжать, – с жаром заговорил Квинн. – Они осквернили… я пошел в церковь… а там алтарь… и нечистоты, человеческие нечистоты…

К ним присоединился Фалькон.

– Она заговорила.

– Рассказывает что-то? – спросил Квинн.

– Нет, это бред. Видения. Снова и снова она возвращается к галлюцинациям об ангелах возмездия, целой толпе ангелов, чьи ноги касались верхушек деревьев. Золотые и серебряные ангелы. Братья и сестры вышли встретить их. Ангелы сообщили, что их судили, и они не оправдали надежд. Затем спалили деревню пламенными мечами. Сама она спряталась под алтарем, когда ангелы подожгли церковь. Оставшихся в живых собрали и сказали, что за грехи их отправляют в рабство.

– Ангелы? – переспросил Квинн.

– Она тронулась умом.

– И все же это напомнило мне легенду, услышанную в Салвадоре, об ангелах, которые сражались в Пелориньу мечами из света. Те самые ангелы, что наслали чуму на скот.

– А еще и ваш костюм…

– У иезуитов нет костюма, наше одеяние не более чем привычное облачение священника: сдержанное, простое и практичное.

Из-под навеса раздался негромкий крик. Квинн поспешил к кармелитке, приподнял ее голову, чтобы напоить водой из оловянной кружки. Фалькон наблюдал, как он аккуратно промокает обгоревшее лицо и удаляет яйца насекомых из гноящихся ран. Жалость, гнев, печаль и беспомощность – разные эмоции клокотали внутри, и его шокировало то, каким сложным образом они переплетались друг с другом, словно узоры на ткани. «В Бразилию? С ума сошли?!» – воскликнул Орсэ в Академии, когда Фалькон подошел с просьбой финансировать его экспедицию. «Жадность, тщеславие, ненасытность, жестокость и неуважение к чужой жизни – вот пороки всех великих держав мира. А в Бразилии это добродетели, которые практикуют с большим рвением». Усталый, испытывая отвращение к миру, Фалькон прошел мимо скованных гребцов за веслами к своему гамаку, который снова повесили на носу корабля. Рабы, корабль, река и ее беглые жители, разграбленные алдейи [155] Деревня (порт.), кроме того, так называли и организованные поселения, в которых иезуиты селили обращенных в христианство индейцев. и показные церкви были не более чем винтиками и механизмами огромной темной «энженьу», мельницей, которая работала без остановки, молола и дробила. Все эти рассказы про государственность, про подъем просвещения для местных, создание культуры, образования, искусства – чушь собачья, единственным вершителем здесь является обогащение, личное обогащение и личный рост. Ни одного университета или даже просто печатного станка во всей Бразилии. Знания – прерогатива благородной королевской Португалии. Бразилия же должна гнуть спину, работая на плантациях.