Аластер Рейнольдс - Обреченный мир

Метка, сингулярная точка [4] Сингулярная точка – место перехода из одной зоны Вселенной в другую, из одного пространства – в другое; пример сингулярных точек – черные и белые дыры. , где зоны сжимаются с невероятной, недокументируемой компактностью, лежала в недрах стилобата и сейчас оказалась на уровне глаз Кильона. Он представлял ее кипучим, бурлящим узлом, из которого исходили зоны, постепенно становясь больше и стабильнее в тектоморфизме. Их глубинная сущность – то есть уровень технологического развития каждой, – насколько удалось установить, определялась случайными факторами. Но будь случайность единственным фактором, развитые и неразвитые общества существовали бы вперемешку, безотносительно к их вертикальному расположению. Ничто не объясняло, почему ангелы занимают высоты Небесных Этажей или почему кони – главная тягловая сила у основания Клинка. Впрочем, дело было скорее в некоем реальном порядке вещей, чем в простом стечении обстоятельств. Об этом говорили темные пятна на освещенной поверхности Клинка – места́, где никто не жил и ничто не двигалось. Такие мертвые участки имелись на всех без исключения Этажах, вплоть до Небесных.

Зоны определяли основные уровни развития, но сам технологический потенциал еще не гарантировал, что зона пригодна для жизни людей. Зона вроде Конеграда, где ничего сложного не работало, могла существовать лишь у основания Клинка, где имелось самое необходимое – воздух, вода, источники тепла. Все добывалось и перевозилось простейшими устройствами. Плюс к тому возможность продавать сырье и товары в прилегающих к границе поселениях вроде деревушек, мимо которых проезжали Мерока с Кильоном.

По тем же причинам ангелы и другие постлюди, хоть и могли существовать ниже Небесных Вершин, ничего от этого не выигрывали и, вполне логично, не желали дышать тем же воздухом, что примитивные недочеловеки. Они жили на недоступной другим высоте и с упоением парили там, где небо ярко-синее, а теплый воздух, поднимающийся с нижних уровней, создает идеальные условия для полетов. Кильон видел их и сейчас – крошечные точки, облетающие сужающуюся колонну, мерцающие, как последние тлеющие угли.

Он вспомнил ангела, который упал с тех высот на выступ Неоновых Вершин и чье предсмертное послание и привело его, Кильона, в эту глухомань.

От созерцания Клинка его оторвала Мерока. Девушка приблизилась неслышно, хотя вряд ли бы он расслышал ее шаги – настолько отрешился от всего вокруг. Кильон вздрогнул и заставил себя успокоиться.

– Тоска по дому – штука жуткая, – проговорила Мерока.

– Думаешь, я уже тоскую по дому?

– Тут и думать нечего. У тебя, Мясник, все на лице написано. Ты спрашиваешь себя: «А не перестраховался ли я? Может, следовало остаться?»

Ее тон задел Кильона.

– О том, чтобы остаться, речь не шла. Я хорошо понимал, во что ввязываюсь.

– Да у тебя комок в горле и слезы на глазах!

– Тебе виднее. – Кильон отвернулся, злясь, что позволил Мероке себя поддеть. – Чужую тоску по дому ты мигом подмечаешь, но не признаешься, что сама ее чувствуешь, так ведь?

– Замолчи, – велела Мерока.

– С удовольствием. Но лучше не затевай разговор, если особого желания разговаривать нет…

– Я сказала – тихо! Похоже, что-то приближается.

– Что-то? – севшим голосом пробормотал Кильон.

– Да, по дороге. – Мерока кивнула во тьму. – Разыщи коня и приведи его в лагерь. И смотри, шум не поднимай.

Далеко конь не ушел: помешала веревка. К лагерю он брел безропотно. Мерока привела своего коня, светлая шкура которого в свете звезд казалась призрачной. Лишь тогда Кильон расслышал в ночи стук копыт и колес, гул мотора и крики.

Коней они привязали там, где не увидят с дороги, а сами затаились у своих импровизированных постелей.

– По-твоему, кто это? – шепотом спросил Кильон. – Те, кого мы должны встретить?

– Нет, для них рановато.

– Может, поручение не так передали?

– Это не они. Объясняю: слишком много лошадей, слишком много колес.

Грохот усиливался, затихал, порой пропадал начисто, появлялся снова и каждый раз ближе. Обрывки разговоров распадались на части, которые Кильон вроде бы понимал. Выговор грубый, гортанный – слова усекались до одной гласной и выразительного рыка.

– Слушай, если кони напугаются и дело примет скверный оборот – прячься, – сказала Мерока. – Если все обойдется, я трижды выстрелю.

– А если я не услышу трех выстрелов?

– Что ж, тогда приятно было познакомиться.

Тут Кильон заметил движение: вдали мерцали факелы. Мерока медленно двинулась прочь от лагеря, потом замерла и припала к земле, глядя на место, где тропа соединялась с дорогой. Сейчас тропки напоминали ручейки ртути, мерцающие среди тенистого мрака. Раздался щелчок – девушка сняла пистолет с предохранителя. Ее силуэт был виден на фоне пурпурного горизонта, но, если Мерока не станет шевелиться, ее будет не отличить от валуна.

Пока лошади и повозки не приблизились вплотную, Кильон подбежал к Мероке, распластался рядом и вытащил ангельский пистолет.

– Зря это ты, – прошипела Мерока.

– Я с тобой. Если тебя убьют, сколько я один продержусь?

Девушка промолчала, и Кильону пришлось самому искать ответ на свой вопрос. Грохот и топот приближающейся процессии усилились, тьму рассеял свет факелов, отбрасывающих на дорогу мрачный отблеск. К шуму прибавились резкие звуки – вой двигателей и гудки. Кильон услышал грубый пьяный хохот.

Постепенно картина прояснилась. Впереди скакали всадники в красно-белых доспехах. Мускулистые тела коней почти полностью скрывались под хитро сочлененными пластинами, к которым для пущего эффекта привязали и прибили звериные кости. Верхняя часть лиц всадников пряталась под металлическими масками. Пустыми глазницами и оскаленными зубами маски напоминали черепа, а кое-где черепа действительно использовались. За авангардом, с сопровождающими на конях и самоходных аппаратах по обоим флангам, катились тяжелые повозки, запряженные где парой, а где и шестеркой лошадей. Большинство повозок состояли из широкой огороженной платформы с палаткой или деревянным домиком посредине. По краям платформы восседали бандитского вида охранники, вооруженные очень по-разному. У одних были мечи и пики, у других – пистолеты, ружья и ручные пулеметы. По углам повозок располагалась артиллерия – вращающиеся пушки или жуткие многоствольные картечницы со щитками и двуручными рукоятками. Часть всадников держали в руках треугольные вымпелы, знамена и флаги развевались над домиками в глубине повозок. Факелы – в руках у всадников или прикрепленные к повозкам – освещали процессию дрожащим оранжевым светом. Трициклы и квадроциклы, движущиеся в колонне, казались развалюхами, сваренными из металлолома. К опорным шасси крепились рамы с пулеметами, пиками и таранами. Трициклы и квадроциклы ехали быстро, словно не могли замедлиться до скорости коней и повозок. Они то и дело сворачивали, описывали кольца и восьмерки, подвеска постоянно их подбрасывала, ездоки с трудом удерживались на сиденьях. Колонна приближалась, и Кильону казалось непостижимым, что их с Мерокой не заметят.