А. Дж. Риддл - Эра титанов

На второй день в лагере, после того как Боб и Майк сумели открыть дверь кабины, пилот кое-что сказал мне, но тогда я не понял, как это важно. После того как самолет попал в первую волну турбулентности, он потерял связь с внешним миром: спутники, Интернет – все перестало работать. Пилоты летели вслепую по заранее проложенному курсу. Когда они оказались рядом с Хитроу, то снова получили радиосигнал. Диспетчер сообщил им, что произошло какое-то событие, повлиявшее на системы связи, и сказал летчикам, чтобы они держались прежнего курса и что он проведет их на посадку.

У меня появилась теория, что устройство, которое Юл создал в 2015 году, позволило самолету попасть в будущее, а турбулентность и отключение систем связи произошли, когда мы прыгнули вперед по времени. Тот, кто доставил нас сюда, хотел, чтобы мы приземлились в Хитроу, но что-то пошло не так. Возможно, вмешались существа в защитных скафандрах. Или возникла техническая проблема с прибором Тана. А может быть, неполадки возникли не у нас?

В любом случае тот, кто находился в Хитроу, попытался доставить нас туда шесть дней назад, и у него, по крайней мере, был обычный человеческий голос. Ничего другого я придумать не смог: мне действительно казалось, что Хитроу – единственное место на планете, где еще остались люди.

Но, когда мы с Грейсоном проехали мимо знака с указателем на аэропорт, я не мог справиться с беспокойством. Мы потратили двадцать четыре часа на это приключение. А что, если я ошибся?

Я достал бинокль и принялся рассматривать огромный аэропорт, пытаясь отыскать хоть какой-то знак или луч света в темноте, который доказал бы нам, что там кто-то есть, что нас ждут. Однако картина была не слишком многообещающей. Ближнюю к нам часть аэропорта окутывал мрак, а на другой стороне ночное небо озаряло тусклое сияние.

Там было что-то или кто-то.

Через полчаса я как следует рассмотрел Хитроу – точнее то, что от него осталось, – и протянул бинокль Грейсону.

Здания аэропорта лежали в руинах: это были огромные, осыпающиеся кучи бетона, стали и стекла. Тут и там торчали остатки цветных указателей, которые в прежние времена помогали пассажирам не заблудиться в самом оживленном аэропорту Европы; куски красного, синего и зеленого цвета усеивали серые груды обломков. Впрочем, доминировал повсюду иной оттенок зеленого – дикие растения всех видов заявляли свои права на территорию; по развалинам расползлись трава, сорняки и мох. А вот деревьев я не видел. Я подумал, что, возможно, они появятся через некоторое время, когда ветер, дождь и снег превратят останки Хитроу в обычную землю.

Мы обнаружили источник света позади зданий – три длинных белых палатки, словно привидения, сиявшие в высокой траве. Точно определить их размер со своего места я не мог, но решил, что, если составить их вместе, территория, которую они занимали, равнялась бы футбольному полю. Палатки окружал похожий на дымку мягкий ореол.

Трава на одной из взлетно-посадочных полос была скошена, а значит, местные ждали, что здесь приземлится наш самолет. Сначала я решил, что это хороший знак, но довольно скоро оптимизм, наполнивший меня, когда я увидел свет и палатки, сошел на нет. Рядом с палатками, в конце вычищенной посадочной полосы, высились три воздушных корабля, на серебристой поверхности которых выделялись длинные темные отметины – шрамы от двух предыдущих сражений, тех самых, что я видел раньше. И кто знает, сколько еще их там было? Каждый «дирижабль» достигал примерно ста футов в длину и около двадцати в высоту, и мне невольно стало интересно, каким же образом они могли летать. Но гораздо важнее было то, что мы не знали, кто находится внутри этих летающих машин – враги или друзья. Определить это в темноте, глядя на море зелени и разрушающиеся останки Хитроу, не представлялось возможным.

Мы с Грейсоном довольно долго просто стояли около упавшей на землю ограды из колючей проволоки, но потом, следуя нашему плану, осторожно перебрались через нее и двинулись в сторону палаток.

– Что ты хочешь сделать? – спросил мой спутник шепотом.

И хотя они вряд ли могли нас услышать, я ответил ему быстро и так же тихо:

– Мы найдем укрытие и подождем. Немного понаблюдаем за ними – может, узнаем что-нибудь полезное.

Через десять минут мы спрятались за давно вышедшим из строя большим самолетом не знакомой мне модели, который, так же как и аэропорт, да и весь Лондон, медленно уходил под землю. Мы с Грейсоном, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного сберечь тепло, по очереди изучали из-за его искореженного корпуса странный лагерь.

Я бы с радостью немного поспал, но сон не шел: я слишком сильно нервничал, замерз, да и все тело у меня болело.

В конце концов я сел, прислонившись спиной к самолету, и посмотрел на небо. Начался дождь – совсем небольшой, не имевший ничего общего с ледяным ливнем, под которым мы ехали сюда. И все же я вполне мог бы без него прожить.

Прошел час, но мы так и не увидели ничего стоящего внимания, никаких намеков на то, как мы могли бы проникнуть в лагерь. До рассвета оставалось два часа, и я понимал, что мы должны принять какое-то решение, причем как можно быстрее: вернуться или сделать свой ход. Ни то ни другое меня не привлекало.

Мы устроили небольшое укрытие под обломками самолета, чтобы хоть как-то спастись от дождя и холода, и я дал себе слово, что если останусь в живых после этих жутких приключений, то уеду в Аризону и больше никогда не буду выходить из дома после захода солнца.

Неожиданно я заметил движение, и из одного корабля появилась фигура в костюме из стеклянных чешуек. Странное существо быстро направилось к ближайшей палатке и скрылось внутри, откинув клапан, которого я до этого не заметил. Я не сводил с палатки глаз, дожидаясь, когда местный обитатель выйдет, и отмахнулся от потянувшегося за биноклем Грейсона. Я хотел все видеть сам.

Через десять минут у меня затекли руки, а глаза невероятно устали от напряжения, но мне так и не удалось заметить никакого движения. И тогда я решил, что пришло время бросить кости.

Мне показалось, что мы бежали к белым, сияющим палаткам бесконечно. Под мелким дождем и в дымке эти три сооружения с круглыми крышами, возвышающиеся над заросшим травой полем, которое тянулось до самого горизонта, напоминали встающие солнца.

Я понимал, что это чистой воды безумие. Жест отчаяния. Но все сводилось к выбору: попытаться найти помощь в другом месте и, возможно, умереть от голода, пока мы ее будем искать, или посмотреть, что внутри палаток. Я жутко замерз, промок и проголодался, а вход в палатки находился всего в сотне футов впереди.