Джеймс Фрей - Ключ Неба

– Печально это слышать, мисс Копп. Мы вам не нравимся?

– Я вам не доверяю.

Джордан вздыхает.

– На вашем месте я бы тоже нам не доверял. Но вот в чем дело: я доверяю вам. Приходится.

– Потому что я – Игрок?

– Именно. И потому что у меня нет выбора.

– Мне кажется, Макклоски с вами не согласится. По-моему, она думает, что выбор есть . Она сказала, что не хотела со мной возиться, но вы ее убедили.

– Это правда. Чистая правда. Видишь? Мы пытаемся завоевать твое доверие.

Эшлинг продолжает допытываться: ответ ее не удовлетворил. – Вы не возражаете, если я спрошу: так что там насчет выбора?

– Неважно. Сейчас, когда на нас вот-вот упадет астероид, нет ничего важнее, чем работать с тобой.

– Я все равно хотела бы услышать ответ.

Он снова вздыхает:

– Мы пытались предотвратить Последнюю Игру.

– Вы серьезно думали, что сможете? – ухмыляется Эшлинг.

Джордан пожимает плечами:

– Привык мыслить масштабно. Безумец, что сказать.

Эшлинг позволяет себе немного расслабить плечи. Ей не нравятся попытки навязать помощь, но нравится этот человек.

– Безумец.

– Но ты мне даже не дала рассказать о себе.

– Пли.

Джордан с усмешкой смотрит на оружие, уловив иронию, но не опускает его. Рука у него твердая.

– Я не люблю обсценную лексику. Терпеть не могу. Многие руководители, с которыми я работал, особенно в США, ее просто обожают. Как будто за каждое нецензурное слово им начисляют премию. А я лично считаю, что нецензурная брань – это пустые угрозы и признак задержки в развитии. Мало кто умеет хорошо ввернуть крепкое словцо, тем более к месту.

Но иногда все-таки попадаются талантливые люди.

– И-и? – тянет Эшлинг.

Джордан демонстративно машет правой рукой.

– Так вот, удачно вставленное крепкое словечко может взорвать аудиторию не хуже бомбы. Это очень эффективный прием. Способ красиво завершить речь. Поэтому я не ругаюсь, пока не наступит подходящий момент.

– По-моему я знаю, к чему вы клоните.

– Ни хера.

– Вот именно.

Джордан снова улыбается. Несмотря на то, что всей этой возни с Последней Игрой врагу не пожелаешь, девчонка начинает ему нравиться.

– Твой дед у нас.

Эшлинг делает полшага вперед.

– Тише. Тише, – осаживает ее Джордан.

Пушка.

– Продолжай.

– Он не заложник. Мы в одной лодке – он тоже хочет, чтобы ты приняла предложение. Но сначала постарайся понять: все, что тебе сказала Макклоски, – правда. Мы – хорошие парни. Но если понадобится, можем быстро превратиться в плохих – и знаешь ли, нам чертовски хорошо удается быть плохими и делать чертовски плохие вещи. Поэтому, если хочешь, чтобы твой долбаный дедуля остался в живых, скажи нам «да».

Мы станем твоими лучшими друзьями до конца времен.

Обещаю. Но только если ты скажешь «да» от души. Ты – Игрок. Наш Игрок. И ты настолько нужна нам, что мы сделаем что угодно, лишь бы ты была на нашей стороне. Соглашайся, Эшлинг. Соглашайся от души. Без вранья и прочего дерьма.

Поняла? Говори. Да.

Сначала Макклоски, теперь этот Джордан… Да что ж они все так любят красивые слова? Эшлинг на секунду задумывается, не учат ли спецагентов этому на мастер-классах. Хотя Джордан кажется ей куда умнее, чем команда подотчетных ему придурков. Только Эшлинг все равно борется с желанием его убить. За то, что они вынуждают ее принять помощь, хотя на самом деле это она помогает им. За то, что они забрали дедушку. Наверное, можно убить Джордана прямо сейчас, она успеет его прикончить раньше, чем умрет от кровопотери, но тогда и деду, и Игре конец.

И что делать?

Она пожимает плечами.

– Хочу увидеть деда.

– Это ответ «да»?

– Нет, Джордан. Это «да, черт возьми!»

U+2624 [2] http://eg2.co/206

США, штат Невада, Лас-Вегас, международный аэропорт Маккаран, рейс 711 авиакомпании «Джет-Блю Эйруэйз» на рулежной дорожке недалеко от гейта D4

Хиляль ибн Иса ас-Сальт не нравился никому.

Ни в Аддис-Абебе, ни в аэропортах Шарля де Голля и Джона Кеннеди, ни по пути в Лас-Вегас. Не нравилась наполовину скрытая под повязками голова. Не нравились ржаво-кровавые точки, испещрявшие бинты. Не нравился ярко-голубой глаз на фоне темной кожи. А особенно не нравился второй глаз, видневшийся в щель меж повязок, – розово-красный от ожогов. Не нравилось, что при виде аксумита дети начинали плакать, и нужно было заставлять их отворачиваться. Или утешать испуганных малышей.

Даже зубы Хиляля, ровные и белоснежные, не нравились – именно потому, что ослепительная улыбка украшала лицо такого… такого… такого чудовища.

А если называть вещи своими именами, чудовищем он и стал. На пути из Аддис-Абебы в Лас-Вегас с ним разговаривали только по долгу службы. Портье в гостинице. Стюардессы. Таможенники. Те, кому не повезло сидеть рядом в самолете. Последняя соседка, молодая афроамериканка, пробормотала только: «О господи!» – и больше Хиляль не услышал от нее ни слова. Весь перелет из Нью-Йорка до Лас-Вегаса девушка смотрела в иллюминатор, спала или притворялась, что спит. А он весь перелет из Нью-Йорка до Лас-Вегаса сидел неподвижно, уставившись в спинку переднего кресла. Медитировал. Привыкал к обжигающей боли – которая отныне не отпустит его до самого конца. Смирялся с нею.

Учился любить ее.

И размышлял о своей новой миссии.

У визита в Вегас была всего одна причина: отправиться домой Хилялю велело похожее на телефон устройство, пролежавшее в Ковчеге Завета 3300 лет – с тех пор, как его спрятали там Создатели.

Во всяком случае, именно так Хиляль и учитель Эбен поняли его послание.

Там, в Кодеш ха-Кодашим, устройство ожило. Тускло засветился экран. Изображение, появившееся на нем, больше всего походило на снимок далекого космоса. Или межзвездной пыли. Или межгалактического пространства. Хиляль держал в руках импрессионистский трехмерный гобелен времени и пространства, сотканный из бесчисленных волн темноты и граней цвета. Аксумит подвигал устройство вверх-вниз, из стороны в сторону. Изображение практически не изменилось. Словно перед ним висело окно в параллельную вселенную, заключенное в изогнутую раму.

Хиляль с затаенной надеждой вертел «планшет» в руках, и… вот оно. Под определенными углами зрения на экране четко проступали три изображения.

Первое он разглядел, когда опустил руку с устройством чуть ниже талии и направил его точно на юг. «Планшет» показал тусклый, но вполне читаемый список координат. Его, как выяснилось, можно было прокручивать, постукивая по верхнему или нижнему краю устройства. Больше тысячи координат в стандартной сферической системе. Градусыминуты-секунды. Почти все – статические. Но несколько цифр незначительно менялись в зависимости от времени, словно то, на что они указывали, находилось в движении. Когда Хиляль поднял руку на уровень плеча и направил устройство на восток-северо-восток, на звездном экране проявилось второе изображение. Ярко-оранжевая светящаяся сфера, пульсирующая в ритме быстрого сердцебиения. Аксумит предположил было, что это звезда, вокруг которой вращается родная планета кеплера 22b, где-нибудь в миллионах световых лет от Земли. Но идея развалилась в пух и прах, стоило только начать движение. Той ночью они с Эбеном отправились в Аддис-Абебу на консультацию к пластическому хирургу. Нужно было что-то делать с ожогами Хиляля. Но, шагая по столице Эфиопии точно на юг, аксумит заметил кое-что необычное. Теперь, чтобы увидеть оранжевый шар, приходилось направлять устройство на север.