Терри Пратчетт - Финт

– Вот те раз, мистер Финт! Вы не поверите, сколько мне пришлось выложить извозчику, чтобы добраться сюда побыстрее. Должен отметить, что канализация ваш костюм не пощадила. Нет ли здесь поблизости кофейни, как вы думаете?

Финт думал, что нет, но предположил, что в какой-нибудь местной пирожковой, может, чего и найдется, прибавив:

– Вот за вкус не поручусь. Наверное, малость сродни мясным пирожкам; да, пожалуй, на мясные пирожки очень даже похоже; ну то есть если зверски проголодаться, то сойдет, если понимаете, о чем я.

В конце концов он повел Чарли в паб, где можно было поговорить, не опасаясь, что тебя подслушают, и где вероятность того, что кто-нибудь попытается обчистить Чарлины карманы, была не столь высока. Переступив порог, Финт вошел внутрь этаким козырем. Тем самым козырем, которому все под масть – пики ли, трефы, бубны или черви, – это был Финт в лучшем виде, парень-жох, друг всем и каждому в здешних трущобах. Он пожал руку Квинсу, хозяину паба, и нескольким завсегдатаям сомнительной репутации, – пожал горячо и рьяно, давая понять тем, у кого есть глаза, что здесь владения Финта и никого другого.

В целом Чарли держался неплохо, и все-таки здесь он был в трущобах, сюда даже пилеры заходят с опаской, и никогда – по одному. Здесь Чарли смотрелся так же неуместно, как Финт поначалу чувствовал себя в здании парламента. Два разных мира.

На самом-то деле, если задуматься, Лондон не так уж и велик: одна квадратная миля лабиринтов в окружении еще улиц, и людей, и… возможностей… а снаружи – россыпь пригородов, которые вообразили себя Лондоном, но только никакой они не Лондон, еще чего! – по крайней мере, не на взгляд Финта. О, иногда он выбирался за пределы квадратной мили – не поверите, на расстояние целых двух миль! – где тщательно драпировался в непрошибаемую самоуверенность жохства. Тогда он был само дружелюбие с теми, с кем стоило водить дружбу, и жох призывал жоха, жохи Внешних Пустошей, как Финт называл эти улицы, были тебе не то чтобы друзья, но ты уважал их границы в надежде и уверенности, что они уважат твои. Понимание достигалось с помощью взглядов, намеков и время от времени – обмена жестами, которые в словах не нуждались. Но это все просто показная видимость, игра такая… и когда он не был Финтом, он порою гадал, а кто он на самом деле. Ведь на поверку Финт куда сильнее его.

Время от времени какой-нибудь завсегдатай косился на Чарли, переводил взгляд на Финта, тотчас же все понимал и отворачивался. Никаких проблем, никто ничего не говорит, босс, твоя правда.

Когда стало ясно, что боевых действий не предвидится, и перед гостями поставили две пинты портера, в кои-то веки в чистых стаканах, раз уж тут у нас джентльмен, Чарли заявил:

– Юноша, закончив наши дела с Анджелой, я поспешил прямиком в издательство, и что же я обнаружил? А вот что: мой друг мистер Финт, отважный герой, – очень богатый человек. – Чарли наклонился поближе и прошептал: – Собственно, тут у меня в кармане звонкой монеты на сумму в пятьдесят соверенов плюс то, что теперь покажется вам мелочью, – все аккуратно завернуто, чтоб не звякало; и, по-видимому, будет еще.

Финт наконец справился с собственным ртом, что на секунду-другую совершенно вышел из повиновения. И прошептал:

– Но, Чарли, я ж никакой не герой.

Чарли приложил палец к губам.

– Вы там поосторожнее с возражениями; вы же знаете, кто вы и что вы, и я, пожалуй, тоже, хотя я, похоже, добрее к вам, чем вы сами. Но сейчас честные лондонцы собрали эти деньги для того, кого считают героем. Кто мы такие, чтобы отнять героя у честных лондонцев? И кто, если не герой, способен изменить мир к лучшему?

Финт окинул взглядом бар. Никто к ним не прислушивался.

– А бедный старый Тодд – злодей, так? – прошипел он.

– Ну, как вам сказать, – откликнулся Чарли. – Предположим, что именно герой мог бы заявить во всеуслышание, что так называемый злодей на самом-то деле всего-навсего несчастный, страдающий безумец – это война сделала его таким; именно герой мог бы подсказать, что Бедлам здесь уместнее виселицы. Кто дерзнет отказать герою, тем более если помянутый герой потратит часть своего новообретенного богатства на то, чтобы облегчить бедняге пребывание в стенах Бедлама.

Финт представил себе мистера Тодда в Бедламе, где горемыку, надо думать, запрут наедине с его демонами, безо всяких удобств, разве что Финт сможет себе позволить их оплатить. От этой мысли по спине у юноши побежали мурашки: такая будущность и впрямь казалась не в пример хуже ньюгейтских виселиц, особенно с тех пор, как там освоили искусство располагать узел петли так, чтоб шея ломалась мгновенно. А это значит, что всем заинтересованным лицам уже не нужно часами болтаться тут же, и висельнику не приходится больше полагаться на друзей, чтобы те дернули его за пятки, пока он в петле отплясывает фанданго. По слухам, хороший карманник разживется ужином, просто прогулявшись за спинами зевак, желающих насладиться зрелищем по полной. Финт и сам такое попробовал разок и остался не в накладе, но, к вящему своему удивлению, отчего-то постыдился использовать такое событие в корыстных целях и отдал преловко вытащенные деньги двум нищим.

– Никто не станет меня слушать, – возразил он.

– Вы себя недооцениваете, друг мой. И недооцениваете могущество прессы. А теперь закройте рот, пока туда что-нибудь не влетело, и помните, завтра утром я жду вас в редакции «Панча», чтобы мистер Тенниел нарисовал портрет (а рисует он в довольно забавном ключе): ведь наши читатели жаждут полюбоваться на героя дня.

Чарли хлопнул Финта по спине – и тотчас же об этом пожалел, поскольку ладонь его пришлась на особенно духовитый фрагмент Финтова костюма.

– Карета, – вспомнил Финт. – Я ее снова слышал. Чуть не догнал. Я этих гадов разыщу, Чарли. Они Симплисити и пальцем не тронут.

– Что ж, в данный момент она в безопасности у Анджелы, – улыбнулся Чарли. – И я надеюсь, я уговорю Бена помолчать денек-другой, пока я навожу дальнейшие справки. Мы с вами команда, мистер Финт, мы – команда! Игра в разгаре, так что давайте надеяться, что мы – на стороне победителей.

С этими словами Чарли вышел из паба и торопливо зашагал к ближайшей широкой улице, способной вместить в себя кеб, а Финт так и остался сидеть с открытым ртом – и с карманами, битком набитыми вожделенной и блестящей звонкой монетой. Спустя несколько секунд богини реальности и самосохранения сообща накинулись на него, и счастливый владелец целого состояния опрометью помчался через Севен-Дайалз и забарабанил в Соломонову дверь.

Постучался Финт условленным стуком, тут же раздался ликующий лай Онана, послышалось шарканье Соломоновых туфель, громыхнули засовы. Финт знал, что лондонский Тауэр – крепость, которую ему никогда не хотелось осмотреть изнутри, – на ночь запирают с пышными церемониями стражники-йомены, известные под прозвищем «бифитеры». Но при всей своей сложности эти их церемонии наверняка далеко уступали Соломонову ритуалу отпирания-запирания двери в скрупулезности и дотошности. Дверь, кстати, наконец-то открылась.