Пирс Браун - Алое восстание

– Если хочешь разговаривать, убери кинжал, – просит Шакал, – он меня отвлекает. – Вид его противоречит шутливым словам – лицо побледнело, плечи подрагивают от болевого шока.

Я усмехаюсь:

– Где твоя остальная армия? Где та девчонка, Лилат? Она задолжала моему одноглазому другу.

– Отпусти меня, и получишь ее голову на блюде. Хочешь, подам с яблоком во рту, как жареного поросенка? На твой вкус.

– Ого! – иронически аплодирую. – Теперь понятно, как ты получил свое прозвище.

Шакал кривится, прищелкивая языком:

– Лилат понравилось, как звучит, оно и пристало. С удовольствием заткнул бы ей пасть яблоком. Хотелось бы, конечно, что-нибудь поблагороднее, но слава сама тебя находит. – Он кивает на Севро. – Вот как Гоблина с его ночными горшками.

– Что еще за горшки? – хмурится Ведьма.

Шакал усмехается:

– Так мы вас зовем – ночные горшки, чтобы начальству задницы по ночам не студить. Не нравится, предпочла бы имечко получше? Тогда прикончи большого злого Жнеца, всади ему нож в спину и выбирай любое. Губернатор, Император – да что угодно, мой отец ни в чем не откажет. Все очень просто: quid pro quo – ты мне, я тебе.

Севро вытаскивает ножи и обводит своих упырей грозным взглядом:

– Не так уж и просто.

Ведьма угрюмо молчит. Молчу и я.

– А меж тем попытка стоит того, – замечает Шакал. – Признаюсь честно, я не боец, я политик… Странная у нас беседа, Жнец. Что ты застыл как статуя? Уж разговаривать, так разговаривать. – На его лице мелькает холодная улыбка. Что ни говори, а этот расчетливый сукин сын обладает даром обольщения.

– Ты и вправду жрал своих людей? – спрашиваю.

– Просиди месяц в подземелье, начнешь жрать все, до чего дотянешься. Даже если оно еще шевелится. Ничего особенного, впрочем, я ожидал большего. Мясо как мясо. Любой на моем месте поступил бы так же… Впрочем, ворошить мое темное прошлое – не самое лучшее начало переговоров.

– Я не веду с тобой переговоров.

– Люди только и делают, что ведут переговоры. У каждого что-то есть, и каждый хочет чего-то взамен. – Снова обаятельная улыбка, вот только глаза выдают его. Такое впечатление, что в тело простоватого Лукиана вселилась иная, чужая сущность. Это не просто актерство, а что-то другое, как будто передо мной уже не человек, а логическая машина. – От моего отца ты можешь получить что угодно, Жнец. Хочешь – флот, хочешь – целую армию розовых, чтобы трахать, или черных, чтобы воевать, – все, что душа пожелает. Если я выиграю в этом учебном году, твоя карьера обеспечена. В противном случае учиться тебе предстоит еще не один год – новые испытания, новые тяготы… Говорят, твоя семья кругом в долгу и репутацией не блещет – помочь некому, а самому придется туговато.

Надо же, я и забыл совсем о своих фальшивых родственниках.

– Свои лавры я добуду себе сам, – отвечаю.

– Ах, Жнец, Жнец… – Он сокрушенно прищелкивает языком. – О каких лаврах ты говоришь? Ты что же, решил, что вот это все вокруг и есть настоящая жизнь? Она начнется потом, патриций, и тогда… А если отпустишь меня, то получишь покровительство моего отца, а это много, очень много. – Шакал делает широкий жест свободной рукой. – Власть, богатство, слава – настоящая, а не как здесь! Забудем об этом, – он кивает на кинжал, – оставим в прошлом детскую вражду, заключим союз, как взрослые мужчины. Ты будешь мечом, я – словом.

Танцор принял бы такое предложение с восторгом. Гарантированное выживание, небывалый карьерный взлет – все, о чем он мечтал. Попав под покровительство самого лорд-губернатора, я стану вхож в лучшие дома Сообщества. Буду постоянно рядом с человеком, который убил мою Эо. Принять? Но это означало бы позволить кураторам одержать верх! Этот самодовольный хлыщ победит, а его лощеный папаша еще больше раздуется от гордости. Доставить ему такую радость? Хрена лысого! Они у меня еще хлебнут дерьма полной ложкой.

Дверь с треском распахивается, и огромный Пакс в своей мохнатой медвежьей шкуре словно заполняет собой весь зал. Его широченное лицо расплывается в улыбке до ушей.

– Чертовски удачный вечерок, Жнец! – громогласно возвещает он. – Эти говнюки ползли из колодца, как тараканы. У них там подземные ходы – небось так и замок взяли. – Он захлопывает дверь, садится на край стола и сгребает к себе остатки жареного мяса. – Работенка была одно удовольствие. Мы дали им выбраться, а потом устроили славную мясорубку. Хельга бы оценила, о да! Все до одного теперь рабы, Мустанг ими как раз занимается… Только что-то не в духе она сегодня… Ха! Так это он? – Пакс выплевывает кость, таращась на пленника. – Сам Шакал? Плюгавый какой-то и бледный, как ржавая жопа. – Великан щурится, приглядываясь в свете факелов. – Черт, да ты это мелкое дерьмо к столу приколол!

– Да уж, твое дерьмо небось и то покрупнее будет, – ухмыляется Севро.

– Еще бы! – хохочет Пакс. – Да и поживописней, пожалуй. Этот какой-то совсем уж тусклый, вылитый бурый.

– Попридержи язык, болван, – шипит пленник, – пока он у тебя имеется.

– Лучше позаботься о своем торчке, мозгляк, – парирует великан, – или там и отрезать нечего?

Шакал явно не привык выносить подобные шутки. Он бросает на обидчика испепеляющий взгляд и тут же переводит на меня, словно ядовитая змея, стрельнувшая раздвоенным языком.

– Ты знаешь, что кураторы тебе помогают? – продолжаю я допрос. – Что они пытались убить меня?

Он пожимает плечами:

– Само собой. Их подарки для меня – особенные.

– Жульничество тебе не претит?

– Обмани сам, или обманут тебя, – усмехается он.

Знакомо.

– Так или иначе, все это в прошлом. Рассчитывать на кураторов поздно, теперь помоги себе сам. – Втыкаю в стол рядом с ним еще один нож. В глазах пленника мелькает искорка понимания. – Это тебе вместо зубов. Говорят, когда шакал попадает в капкан, он отгрызает собственную лапу, чтобы освободиться.

Его отрывистый смешок похож на лай.

– Если отрежу себе руку, я свободен? Без обмана?

– Скатертью дорога. – Я киваю на дверь. – Пакс, придержи кинжал, чтобы все было честно.

Сколько бы ни сожрал своих этот людоед, сколько бы союзников и друзей ни предал, себя он пожалеет и это испытание провалит. Он из хитрожопых слабаков, как и его папочка. Нахожу у него в сапоге спрятанное кольцо Плутона и надеваю ему на палец, пускай выборщики братства заодно с родителями полюбуются, как их гордость и надежда выбросит белый флаг. Я сильнее, это должны увидеть все.

Шакал гордо выпрямляется:

– Что ж, придется доказать, что кураторы не зря мне помогают.

– Мы ждем.

Он криво усмехается:

– Ты так и не понял, Жнец, чем я отличаюсь от тебя. Рука – лишь инструмент, жизненно необходимый разве что землепашцу. Главное орудие аурея – его мозг. Будь твое происхождение хоть сколько-нибудь сравнимо с моим, ты бы понял, как мало значит для меня эта жертва.