Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

Единственное возражение исходило от Эндера. Он напомнил всем, что прежняя десколада ввела пеквениньос в воинственное состояние, пробудила в них насилие, и новый вирус может застопорить в таком состоянии всю расу. Но Эла и Квара дружно ответили, что поэтому-то они и использовали для модели более старый штамм вируса, сохранившийся в лабораториях еще с тех времен, когда пеквениньос вели себя не так враждебно, были больше «похожи на себя». Пеквениньос, участвующие в проекте, согласились с этим. Времени советоваться с кем-нибудь еще не оставалось, поэтому, заручившись согласием Корнероя и Человека, сочли, что этого достаточно.

Одна группа ученых работала над предоставленными Кварой сведениями о природе десколады, другая же трудилась над особой бактерией, которая должна была мгновенно распространиться по планете, отыскать нормальные вирусы десколады в любом месте и в любом виде и разорвать их на мельчайшие частички, то есть уничтожить. Старую десколаду бактерия узнает по тем самым элементам, которые будут отсутствовать в новой версии вируса. Достаточно будет выпустить одновременно реколаду и бактерию, чтобы через пару дней вся планета очистилась от ужасной десколады.

Оставалась одна только проблема, самая насущная: как создать новый вирус? С самого утра Эла только этим и занималась. Квара не выдержала и заснула. Улеглась спать и бо́льшая часть пеквениньос. Но Эла боролась до конца, любыми средствами пытаясь разделить вирус и переделать его по-своему.

Но в полдень к ней заглянул Эндер, чтобы уведомить: либо ее вирус спасает Сеятеля сейчас, либо никогда, – Эла рухнула на стул и разрыдалась от усталости и разочарования.

– Ничего не получается, – сквозь всхлипы проговорила она.

– Тогда давай скажем ему, что у нас все получилось, просто за несколько оставшихся часов нам не успеть и…

– Я имела в виду, что такой вирус создать в принципе невозможно.

– Но ты ведь уже разработала его.

– Да, мы разработали его, составили модель. Но создать его невозможно. Строение десколады поистине ужасно. Мы не можем построить ее на пустом месте: в ней слишком много частей, которые не будут взаимодействовать, – «шестеренки» должны присутствовать изначально, они постоянно должны перестраивать или заменять отмирающие части. А изменить настоящий вирус мы не в силах, так как, находясь в более или менее активной стадии, десколада мгновенно переделывает по-своему любые поправки, которые мы в нее вносим. Нам за ней просто не угнаться. Она была разработана специально, чтобы охранять себя от всяческих изменений. Она представляет собой настолько нестабильную структуру, что продублировать ее невозможно.

– Но как-то же ее создали.

– Да, но я не знаю, каким образом! Я не Грего, я не могу с такой легкостью отказаться от своей науки, принять метафизический постулат и начать создавать чистым желанием. Я кручусь внутри естественных законов, которые присутствуют здесь и сейчас, а закона, руководствуясь которым я могу создать подобный вирус, в природе не существует.

– То есть мы знаем, куда идти, но отсюда попасть туда не можем.

– До прошлой ночи мне не хватало знаний, чтобы понять, успеем мы разработать эту новую реколаду или нет, и я, следовательно, понятия не имела, сможем ли мы создать ее. Я считала, что раз мы ее разработали, значит сможем и создать. Я была готова начать действовать в ту же самую секунду, как только Квара сдастся. А в результате мы пришли к выводу, что существование такого вируса невозможно вообще. Квара была права. Определенно, она рассказала нам достаточно, чтобы расправиться с десколадой на Лузитании. Однако мы не можем создать реколаду, которая заменила бы прежний вирус и сохранила лузитанскую экологию.

– Таким образом, если мы используем эту бактерию…

– …Через пару недель все пеквениньос будут там же, где уже сегодня окажется Сеятель. А вместе с пеквениньос – вся трава, птицы, деревья и прочее. Останется выжженная земля. Это зверство. Квара была права.

Эла снова разрыдалась.

– Ты просто устала.

Это сказала Квара. Звуки голосов разбудили ее, и сейчас она выглядела не лучшим образом – сон никоим образом не помог ей.

Эла ничего не могла ответить сестре.

Квара, судя по выражению лица, собиралась было добавить что-нибудь жестокое, типа «я же тебе говорила», но, видимо, передумала. Она подошла к сестре и положила ей на плечо руку:

– Эла, ты устала. Тебе надо поспать.

– Да, – кивнула Эла.

– Но сначала давай расскажем обо всем Сеятелю.

– Ты хочешь сказать, давай попрощаемся с ним?

– Да, именно это я и имела в виду.

Вместе они прошли в лабораторию, где стояла герметичная клетка Сеятеля. Исследователи-пеквениньос, которые заснули вместе с Кварой, тоже поднялись; никто не хотел оставлять Сеятеля в последние часы его жизни. Миро снова был внутри, вместе с умирающим пеквениньо, но на этот раз его не стали просить уйти, хотя Эндер знал, что и Эле, и Кваре очень хотелось бы побыть с Сеятелем наедине. Однако они просто воспользовались установленными в клетке динамиками и объяснили Сеятелю, что вышло из их затеи. В некотором роде это было даже хуже полного провала, потому что, если людьми Лузитании вдруг овладеет безысходное отчаяние, может вспыхнуть восстание, которое приведет к полному уничтожению пеквениньос.

– Вы не сделаете этого, – прошептал Сеятель.

Самые чувствительные микрофоны с трудом улавливали звук его голоса.

– Мы – нет, – ответила Квара. – Но, кроме нас, есть и другие.

– Вы не сделаете этого, – повторил Сеятель. – Мне единственному суждено умереть подобной смертью.

Последние слова вообще не были слышны; их считали по движению его губ, прокрутив чуть погодя голографическую запись, пытаясь разобрать, что именно он сказал перед смертью. И, произнеся эти слова, не успев дослушать прощальные фразы, Сеятель умер.

Как только датчики зафиксировали смерть, пеквениньос, входящие в исследовательскую группу, гурьбой ринулись в клетку. Теперь нужда в стерильности отпала. Наоборот, надо было, чтобы десколада как можно быстрее попала в тело Сеятеля. Бесцеремонно оттолкнув в сторону Миро, они приступили к работе, делая инъекции вируса в каждую часть тела Сеятеля. За считаные секунды было сделано около сотни инъекций. Сразу стало понятно, что они долго готовились к этому моменту. Они глубоко чтили тот факт, что Сеятель ради них пожертвовал жизнью. Но он умер, вечная слава ему теперь гарантирована, и перед ними не вставало вопроса, спасать его третью жизнь или нет, – если получится, они сделают это.

Затем пеквениньос вынесли тело на открытое пространство и положили неподалеку от Человека и Корнероя, на заранее обозначенное место, чтобы дерево, выросшее здесь, образовало равносторонний треугольник с двумя другими деревьями-отцами. Они вскрыли живот и начали раскладывать органы по земле. Спустя несколько часов из останков показался зеленый росток. Еще существовала, хоть и слабая, надежда, что из него вырастет дерево-отец. Но только спустя несколько дней братья, умеющие определять юное дерево-отца, объявили, что их усилия не увенчались успехом. Да, в его генах сохранилось какое-то подобие жизни, но воспоминания, воля, личность, которой при жизни был Сеятель, безвозвратно пропали. Дерево оказалось немым. Однако никаких возражений насчет того, чтобы включить его в славную летопись деревьев-отцов, не последовало. Сеятель твердо решил освободиться от десколады, а ведь это означало лишиться третьей жизни, которую десколада обеспечивала всем, кто нес ее в своих генах. Он преуспел в этом и, проиграв, одержал славную победу.