Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

– Но это случилось, – возразила Цин-чжао, – следовательно случилось что-то, что имеет право на существование.

– Вот что мне пришло на ум, моя милая Цин-чжао, – кивнула Ванму. – Ты говорила мне об этом, когда мы вместе изучали логику. Насчет первопричины и конечной цели. Все это время ты посвятила поискам первопричин – как так получилось, что флот вдруг исчез. Но подумала ли ты о конечных целях? Чего мог добиваться кто-то, отрезая от человечества флот или даже уничтожая его?

– Всем известно, почему народ желает, чтобы флот был остановлен. Люди пытаются защитить права колоний, или же ими овладела безумная идея, будто Конгресс планирует вместе с колонией бесследно уничтожить пеквениньос. Миллиарды людей хотят, чтобы флоту помешали. Все они затаили в сердце мятеж, и, значит, они враждебны богам.

– Но кто-то все-таки сделал это, – настаивала Ванму. – Я всего лишь подумала, что раз у тебя не получается выяснить, что именно случилось с флотом, тогда, может быть, если ты узнаешь, кто послужил причиной его исчезновения, ты определишь, как это было проделано.

– Мы даже не можем утверждать, что это дело рук кого-то , – возразила Цин-чжао. – Скорее всего, что-то уничтожило флот. Естественные явления не преследуют никаких целей просто потому, что не обладают разумом.

Ванму склонила голову:

– Тогда я действительно потратила твое время зря, Цин-чжао. Пожалуйста, прости меня. Мне следовало бы сразу последовать твоему приказу и уйти.

– Ничего, ничего, – утешила ее Цин-чжао.

Ванму исчезла за дверью. Цин-чжао даже не поняла, услышала ли девочка слова утешения, брошенные ей вслед. «Не переживай, – приказала сама себе Цин-чжао. – Если она обиделась, я потом найду способ загладить вину. Как это мило с ее стороны – посчитать, будто она может помочь мне справиться с проблемой. Надо бы не забыть сказать ей, как я довольна ею, довольна тем, что у нее такое отзывчивое сердце».

После ухода Ванму Цин-чжао повернулась обратно к терминалу и вновь тупо прогнала на дисплее последние сообщения. Она уже успела мельком просмотреть их и не обнаружила ничего полезного для себя. С чего она взяла, что повторная проверка даст какие-нибудь иные результаты? Может быть, эти сообщения и многочисленные сводки ничего не дали ей потому, что в них ничего и не было. Может быть, флот исчез по вине какого-нибудь взбесившегося бога – с древних времен до них дошло немало легенд о подобных трагедиях. Наверное, она не может найти свидетельства вмешательства человека просто потому, что нечеловеческие руки воспрепятствовали исполнению миссии флота. «Что бы сказал об этом отец?» – подумала она. Как бы отнесся Конгресс к теории свихнувшегося божества? Они даже этого писаку Демосфена не смогли вычислить, так где уж им поймать бога!

«Кем бы ни был этот Демосфен, – подумала Цин-чжао, – он наверняка сейчас заходится со смеху. Ему только того и надо было – убедить людей, что правительство поступило неправильно, послав на Лузитанию флот, а теперь, когда флот остановлен, все получилось так, как хотел Демосфен».

Как хотел Демосфен. В первый раз Цин-чжао связала воедино две разные нити, и эта связь показалась ей такой очевидной, что она даже поверить не могла, что не додумалась до этого раньше. По сути дела, эта связь была очевидна давно, ведь недаром полиция многих городов выдвинула теорию: граждане, сочувствующие идеям Демосфена, наверняка должны быть причастны к делу об исчезновении флота. Поэтому полицейские взяли всех возможных подозреваемых в подрывной деятельности и попытались выбить из них признание. Но конечно, они не спрашивали их о Демосфене, потому что никто не знал, кто же он такой.

«Демосфен настолько хитер, что на протяжении многих лет избегает ареста, несмотря на поиски полицейского департамента Конгресса. Демосфен неуловим, равно как и разгадка исчезновения флота. Если он повинен в одном, может быть, он же замешан и во всем остальном? Может быть, если я найду Демосфена, тогда узнаю, куда подевался флот? Да, но я даже не знаю, откуда начинать поиски. Что ж, по крайней мере, это свежий взгляд на решение проблемы. Во всяком случае, мне теперь не придется раз за разом перечитывать одни и те же пустые, бесполезные сообщения».

Внезапно Цин-чжао сообразила, что ей уже намекали на этот выход всего несколько минут назад. Она почувствовала, как кровь приливает к лицу, щеки запылали. «Какую самоуверенность проявила я, так унижая Ванму снисходительным покровительством, когда бедняжка Ванму вообразила вдруг, что сможет помочь мне справиться с труднейшей задачей! Однако и пяти минут не прошло, как мысль, которую она заронила в мой разум, расцвела, превратившись в стройный план. Даже если из него ничего не выйдет, именно Ванму подкинула мне эту идею или, во всяком случае, навела на нее. Таким образом, посчитав ее глупышкой, я сама оказалась в дураках». Слезы стыда навернулись на глаза Цин-чжао.

И тогда она вспомнила знаменитые строки из одного стихотворения, написанного ее славной прародительницей:

«Поэтесса Ли Цин-чжао познала боль сожаления о словах, которые уже слетели с наших губ и никогда больше не вернутся. Но она была достаточно мудра, чтобы понимать, что, пусть эти слова навсегда потеряны для нас, осталось еще много других слов, которые ждут, чтобы их произнесли, подобно тому как бутоны груши ожидают поры расцвета».

Чтобы немножко смягчить стыд за проявленную самоуверенность, Цин-чжао решила повторить все стихотворение и начала декламировать его вслух. Но когда она добралась до строчки:

ее ум обратился к флоту на Лузитанию. Она вообразила космические корабли в виде небольших лодочек, раскрашенных во все цвета радуги и несомых сильным течением, которое увлекло их далеко от берега, и теперь, как бы громко они ни звали, их уже никто не услышит.

С лодок-драконов мысли Цин-чжао перекинулись на воздушных змеев, сделанных в виде миниатюрных дракончиков. Теперь она представила флот на Лузитанию в виде воздушных змеев, чьи нити оборваны, их терзает и мечет ветер, ничто больше не привязывает их к малышу, который отправил их в полет. Какая красота, как гордо и вольно они парят, но в то же время какая ужасная участь постигла их – их, которые никогда не жаждали этой свободы!

Слова стихотворения вновь зазвучали в ее голове: «Я не боюсь. Страшных ветров. Дождей проливных. Я не боюсь».