Уильям Гибсон - Периферийные устройства

Она согнула телик, придав ему свой любимый игровой угол, вбила «Гаптраз» в окошко логина, ввела длиннющий пароль и щелкнула «ВОЙТИ». Ничего не произошло. И вдруг – будто вспышка фотоаппарата в старом кино – весь дисплей залило светом, серебристым, как шрамы от гаптики. Флинн заморгала.

В следующий миг она уже шла вверх с пусковой платформы на крыше фургона. Как в лифте. Панель управления пока не появилась. Обо всем этом Бертон предупредил, а вот о чем он не сказал, так это о голосах: со всех сторон звучали настойчивые шепотки, словно целое облако невидимых фей – полицейских диспетчеров.

Нижний обзор показывал уменьшающийся прямоугольник фургона. Верхний – бесконечное здание, обрыв высотой с целый мир.

Лоренцо, оператор Рейни, профессионально твердым и неторопливым взглядом отыскал Даэдру в окне, выходящем на верхнюю носовую палубу мобиля.

Недертон ни за что бы не сознался Рейни, да и вообще никому, что жалеет о романе с Даэдрой, злится на чужой, брутально-примитивный образ, который она ему навязала.

Сейчас он (а вернее, Лоренцо) смотрел на Даэдру через окно. На ней были солнцезащитные очки и кожаная летная куртка, больше ничего. Недертон против воли отметил подновленный с их прошлой встречи ирокез на ее лобке. Татуировки, как он догадывался, стилизованно изображали течения, за счет которых возникло Северо-Тихоокеанское мусорное пятно. Свежие и блестящие, под какой-то мазью на основе силикона. Идеально подобранной, чтобы их подчеркнуть.

Часть окна уехала вбок. Лоренцо шагнул вперед. «У меня на связи Уилф Недертон», – прозвучал в ушах его голос. Эмблема Лоренцо сменилась эмблемой Даэдры.

Она вцепилась руками в лацканы расстегнутой куртки:

– Привет, Уилф!

– Рад тебя видеть, – сказал он.

Даэдра улыбнулась, показывая зубы, форму и расположение которых определяла, наверное, целая комиссия дизайнеров. Плотнее запахнула куртку, держа кулаки под горлом:

– Ты злишься из-за тату.

– У нас была вполне определенная договоренность.

– Я должна делать, что мне хочется, Уилф. Я не люблю в чем-либо себе отказывать.

– Не мое дело вмешиваться в твой творческий процесс, – сказал он, стараясь направить энергию крайнего раздражения в поддельную искренность. Это была его фирменная алхимия, но сегодня мешало похмелье. – Помнишь Анни, эксперта по неопримитивизму? Умненькую?

Глаза у Даэдры сузились.

– Это которая смазливая?

– Да, – отвечал Недертон, хотя сам так не думал. – Мы с ней пропустили по стаканчику после заключительной встречи в «Коннахте», перед моим отъездом.

– И что она?

– Как я понял, ее парализовало от восхищения. Когда ты ушла, Анни все мне рассказала. Она убивалась, что не посмела поговорить с тобой о твоем творчестве.

– Она художник?

– Искусствовед. Фанатеет по тебе еще со школы. Подписана на полный комплект миниатюр, хотя буквально не может себе такого позволить. Слушая ее исповедь, я совершенно по-новому увидел твою карьеру.

Даэдра тряхнула волосами и сняла солнцезащитные очки. Для этого ей пришлось оторвать руку от лацкана, и куртка, вероятно, снова разошлась, но Лоренцо смотрел только на лицо.

Недертон расширил глаза, готовясь экспромтом выдать следующую порцию лжи, которую еще даже не сочинил. Тут он вспомнил, что Даэдра его не видит. Что она глядит на человека по имени Лоренцо на верхней палубе мобиля по другую сторону земного шара.

– Особенно ей хотелось передать то, что она осознала, увидев тебя вживую. Новое чувство времени, которое она увидела в тебе. Анни считает его ключевым фактором твоего творческого раскрытия.

Лоренцо перефокусировался, и теперь Недертон видел губы Даэдры в нескольких сантиметрах от своего лица. Он вспомнил их странно резкий неорганический вкус.

– Чувство времени? – переспросила она.

– Надо было записывать. В пересказе получается совсем не то. – Недертон напрягся, силясь вспомнить, что за ахинею нес минуту назад. – Смысл в том, что ты сейчас более уверена в себе. Ты всегда была храброй, даже бесстрашной, но вот это внутреннее спокойствие – нечто совершенно новое. Нечто, говоря ее словами, столь нерушимо приобретенное. Я собирался обсудить с тобой ее идеи за обедом, но потом все повернулось иначе.

Даэдра глядела пристально, не моргая. Недертону представилось, как ее эго медленно выплывает наружу и смотрит на него с подозрением – нечто угреподобное, личиночное, с просвечивающим скелетом. Очевидно, ему удалось полностью завладеть ее вниманием.

– В противном случае, – услышал он свой голос, – этого разговора между тобой и мной, скорее всего, не было бы.

– Почему?

– Потому что Анни объяснила бы тебе, что задуманный тобой выход продиктован попятным импульсом, рецидивом более ранних ступеней творчества. Что он контрорганичен твоему новому чувству времени.

Даэдра все так же в упор смотрела на него, точнее, на неведомого Лоренцо. Потом непроизвольно улыбнулась какой-то своей мысли.

Эмблема Рейни потускнела, сигнализируя о переходе в личку.

– Ты гений, – сказала Рейни из Торонто. – Я бы прямо сейчас захотела родить от тебя ребенка, но не стоит плодить лгунов.

Флинн забыла пописать. Пришлось оставить коптер на автопилоте в пятнадцати футах от здания и пулей лететь в новый компостный туалет Бертона. Теперь она застегнула шорты, бросила в дыру совок кедровых опилок и выскочила наружу. Большой мягкий флакон государственного антисептика, который Бертон присобачил на дверь, закачался и заплескал. Флинн хлопнула по пластику, выдавила немного геля и втерла в ладони, гадая, не потырил ли Бертон флакон в клинике В. А.

В трейлере она схватила из холодильника кусок домашнего джерки (Леон делал) и банку «Ред булл». На ходу сунула кривой кусок вяленой говядины в рот, села и взялась за телефон.

Папарацци уже налетели. Они походили на двухъярусных стрекоз: крылья (или винты) прозрачны от скорости, спереди стеклянный шарик-глазок. Флинн попробовала их пересчитать, но не смогла, так быстро они шнырили туда-сюда. Может, шесть, может, десять. Они явно интересовались зданием. Как жучки с эмуляцией искусственного интеллекта. Впрочем, Флинн и сама так умела. Папарацци вроде бы ничего не делали, просто подлетали и зависали, глазком к зданию. Она оттеснила двух. Стрекозки унеслись, но ясно было: они скоро вернутся. Судя по всему, они ждали чего-то, что должно произойти на пятьдесят шестом этаже.

В некоторых ракурсах здание казалось черным, хотя на самом деле было цвета очень темной бронзы. Окна то ли отсутствовали вовсе, то ли отсутствовали на этажах, которые патрулировала Флинн, то ли были закрыты ставнями. На фасаде располагались большие прямоугольники, некоторые горизонтально, некоторые вертикально, без всякой системы.