Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании

Вся научная информация доступна адмиралу Моргану, если он ею заинтересуется. Но, кажется, интереса у него нет. Я единственный на корабле, кто обращается к работам колонии Шекспир в области ксенобиологии, поскольку наши ксенобы в стазисе и не проснутся, пока мы не выйдем из режима релятивистских скоростей.

Теперь ты можешь понять, почему я не стал ложиться в стазис: надо полагать, что адмирал Морган позволил бы разбудить меня не раньше, чем полностью взяв колонию под свой контроль, скажем – месяцев через шесть после прибытия. У него не было бы на это никакого права, но это совершенно точно было бы в его власти. И кто осмелился бы ему перечить, с его сорока бойцами, единственная обязанность которых – гарантировать отсутствие конкуренции, и с экипажем, чье выживание и свобода зависят от него?

Однако сейчас все, что я делаю, может быть расценено как провокация, – это он четко дал понять своими действиями и угрозами. Не думаю, впрочем, что он имеет цель выставить это в таком свете, – полагаю, он действительно поверил, что против него ведутся какие-то действия. Но он слишком поторопился с выводами и сваливанием вины на меня, и он оказался в достаточной степени параноиком, чтобы попытаться посчитать это атакой на его власть, а не на сам корабль. Нами интересуются, и нам нельзя сказать друг другу ни единого слова, которое его высмеивает, принижает или ставит под сомнение его решения.

Остальным мы тоже доверять не можем. Хотя губернатору Колмогорову я полностью доверяю (как и он мне), мы не можем полагаться на то, что кто-то еще на планете согласится считать пятнадцатилетнего губернатора хорошей идеей. Поэтому я не могу предпринимать каких-либо превентивных действий, полагаясь на будущую губернаторскую власть. Так что единственной моей альтернативой остается делать вид, будто я смотрю на Квинси как на отца и намерен во всех отношениях слушаться его указаний. Когда видишь меня бессовестно подлизывающимся, считай это эквивалентом войны. Я веду армию под самым его носом, маскируя ее под компанию простых фермеров. То, что ты да я и есть вся армия, – это не проблема, пока ты будешь играть саму невинность. Вы с Питером ведь так и делали год за годом, не правда ли?

Вряд ли за этим письмом последуют другие – разве что в действительно критической ситуации. Я не хочу, чтобы он задавался вопросами и вынюхивал, о чем мы говорим друг с другом. У него есть право доступа к нашим компьютерам, и он может заставить нас показать все, что на них есть. Поэтому уничтожь это сообщение. Разумеется, я предпринимаю меры предосторожности – передаю копию Граффу. В случае если когда-нибудь состоится трибунал, на котором будут разбирать действия Моргана и решать, прав ли он был, помещая меня в стазис и возвращая на Эрос, я не хочу, чтобы письмо стало свидетельством моего душевного состояния после нашего инцидента с посланием от Питера.

Однако всегда есть шанс, что план Моргана еще более зловещий – что он планирует отослать корабль обратно с другим капитаном, а сам останется на Шекспире пожизненным губернатором. К тому времени, как с Эроса придет команда давить мятеж, Квинси уже умрет или же настолько состарится, что не будет никакого смысла его судить.

Тем не менее я не верю, что это в его характере. Морган – дитя бюрократии, он жаждет верховной власти, а не автономии. Также мне представляется, что он способен на коварные поступки, под которые может подвести моральное оправдание. Так что он сначала обязан довести себя до бешенства, чтобы оправдать заговор против меня, губернатора.

Но все это относится исключительно к его планам, но не к неосознанным желаниям. То есть он будет считать, что отвечает на разворачивающиеся события, в то время как на самом деле он будет интерпретировать события, чтобы оправдать свои действия, которые сам захочет предпринять, – пусть даже пока он сам не знает, что хочет их предпринять. Так что, когда мы прибудем на Шекспир, велика вероятность того, что возникнет «чрезвычайная ситуация», которая потребует от него задержаться дольше, чем может оставаться корабль, «вынуждая» его отослать корабль без себя на борту.

Необходимость понять Квинси – вот причина, по которой я сблизился с семейством Тоскано. Мать явно делает ставку на Квинси, а не на меня. Хотя, с ее точки зрения, она, без сомнения, просто хеджирует свои ставки. Не важно, кто из нас победит, – либо она, либо ее дочь окажутся замужем за мужчиной, облеченным властью.

Но Дорабелла не намерена выпускать дочь из-под своего контроля, что неминуемо бы случилось, если бы мы с Алессандрой поженились и я стал бы настоящим губернатором, не только по названию. Так что, намеренно или нет, мать будет моим врагом; однако в настоящее время она мой ключ к пониманию душевного состояния Квинси, ведь она проводит с ним столько времени, сколько это вообще возможно. Я обязан изучить этого человека. Наше будущее зависит от понимания его поступков до того, как он их совершит.

Между прочим, ты и понятия не имеешь, какое облегчение доставляет мне сам факт, что есть кто-то, с кем можно этим поделиться. За все годы в Боевой школе самым близким из доверенных ребят для меня был Боб. Но и его я мог нагрузить только до определенной степени; вот это письмо – мое первое упражнение в искренности, первое после нашего разговора на озере в Северной Каролине, который был так давно.

О, постой-ка! Это же было всего три года назад. Или меньше? Время приводит в замешательство. Валентина, спасибо тебе за то, что ты была со мной. Надеюсь, что смогу удержать ситуацию, не сделать бессмысленным полет, по итогом которого мы вернемся на Эрос в стазисе и обнаружим, что прошло восемьдесят лет истории человечества и я не обрел ничего, кроме поражения от бюрократа.

Что Вирломи не учла, так это то, как повлияет на нее возвращение в Боевую школу, – после всего, через что она прошла, после всего, что она сделала.

Она перешла на сторону врага, когда поняла, что война не принесет больше ничего, кроме пролитой крови. И она испытала опустошающее отчаяние, в глубине души зная: это ее вина. Ее предупреждали – и друзья, и якобы друзья: ты берешься за неподъемную задачу. Изгнать китайцев из Индии, освободить свою родину – этого уже достаточно. Не стоит преследовать китайцев и дальше.

Она показала себя таким же глупцом, какими до нее оказались Наполеон, Гитлер, Ксеркс и Ганнибал. Она почему-то решила, что раз ее никогда не побеждали, то никогда и не победят. Вирломи победила врагов, которые были гораздо сильнее ее; она думала, что всегда будет побеждать.

«И что хуже всего, – сказала она себе, – я поверила в собственную легенду. Я специально взращивала идею о том, что я богиня, но помню – поначалу я лишь делала вид».