Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании

– О нет, – сказала Валентина, – потому что тебе надо дать людям имя, которым они смогут тебя называть. Я так до сих пор использую ник «Демосфен».

– Но никто же не думает, что это тот самый Демосфен, подстрекатель и демагог, в интеллектуальных битвах с которым Питер шлифовал свои планы по захвату мирового господства.

– Придумай имя.

– Как тебе «Локк»?

Валентина рассмеялась:

– Есть люди, которые до сих пор его так называют.

– Что, если я назову ее «Некролог», а подпишусь… ну, скажем, «Гробовщик»?

– Может, лучше «Панегирик», а подпишешь – «Говорящий на похоронах»?

В конце концов Эндер назвал книгу «Королева улья», а подписался как «Говорящий от имени мертвых». И в анонимной, никем не отслеженной переписке с издателем настоял, чтобы книга была напечатана без каких-либо указаний на копирайт. Издатель отказывался, но Эндер настоял на своем: «На обложке напишите, что любой вправе делать любое число копий, но что ваше издание самое привлекательное».

Валентина развеселилась.

– Ты понимаешь, что делаешь? – спросила она.

– Что?

– Ты заставляешь относиться к ней как к Священному Писанию. В самом деле думаешь, что ее нужно распространять именно так?

– Не знаю, что будут делать люди, – сказал Эндер, – но – да, я считаю ее в каком-то роде священной. Не хочу делать на ней деньги. На что я могу их пустить? Я хочу, чтобы ее прочли все. Хочу, чтобы каждый узнал, кем были королевы ульев. И что мы потеряли, когда вычеркнули их из жизни.

– Мы спасали наши жизни , Эндер.

– Нет, – ответил он. – Мы так думали, и судить о нас нужно на этом основании, но по факту мы действительно совершили массовое убийство, допустили истребление вида, который отчаянно хотел с нами примириться, попытаться нас понять, но так и не понял даже, что такое речь и язык. И это – первый раз, когда у них появился шанс обрести голос.

– Слишком поздно, – заметила Валентина.

– В трагедиях всегда так.

– А их трагическим изъяном была… немота?

– Их трагическим изъяном была заносчивость: они считали, что могут терраформировать любую планету, на которой нет разума того типа, который они могли распознать, – существ, общающихся телепатически.

– Так же как золотые жуки разговаривают с нами.

– Золотые жуки едва бормочут, – сказал Эндер.

– Ты нашел одного, – решила Валентина. – Я спросила тебя, нашел ли ты жукеров, и ты сказал – нет. Но ты нашел одного .

Эндер ничего не ответил.

– Больше не стану спрашивать, – сказала Валентина.

– Это хорошо, – откликнулся Эндер.

– А этот один – он одинок?

Эндер пожал плечами.

– Ты его не убил. Он не убил тебя. Он рассказал тебе – нет, показал – все те воспоминания, которые ты поместил в свою книгу.

– Для того, кто собирался никогда больше не спрашивать, у вас, леди, слишком уж много вопросов, – заметил Эндер.

– Не смей говорить со мною свысока!

– Мне пятьдесят четыре года.

– Может, ты и родился пятьдесят четыре года назад, – сказала Валентина, – но тебе всего шестнадцать. И потом – сколько бы тебе ни было, я все равно на два года старше.

– Когда сюда зайдет следующий корабль с колонистами, я на нем улечу, – сказал Эндер.

– Несложно было это предположить.

– Не могу здесь оставаться. Я должен отправиться в дальнее путешествие. Оторваться от всех ныне живущих людей.

– Корабли летят лишь от планеты к планете, и на всех есть люди.

– Но у людей на это уходит время, – сказал Эндер. – Если я буду совершать полет за полетом, в конце концов я оставлю позади всех живущих.

– Долгое, одинокое странствие.

– Только если лететь одному.

– Это приглашение?

– Отправляйся со мной, если сочтешь это интересным, – предложил Эндер.

– Вполне честно, – ответила Валентина. – Полагаю, ты вышел из угнетенного состояния и теперь станешь компанией повеселее.

– Не думаю, – сказал Эндер. – Я намерен оставаться в стазисе в течение каждого перелета.

– И пропускать спектакли по дороге?

– Ты сможешь закончить свою книгу до того, как настанет пора улетать? – спросил Эндер.

– Наверное, – сказала она. – Этот том определенно успею.

– Я думал, это последний.

– Предпоследний, – уточнила Валентина.

– Ты же обсудила все возможные аспекты жукерских войн и приступила к последнему сражению.

– Есть два интересных узла, которые нужно распутать.

Эндер закрыл глаза.

– Думаю, один из них распутала моя книга.

– Да. Я бы хотела включить ее в состав моего последнего тома.

– Копирайта нет. Можешь делать что хочешь, – сказал Эндер.

– Ты не желаешь узнать, какой второй узел? – спросила Валентина.

– Полагаю, это Питер, который объединил весь мир по окончании войны.

– Какое отношение это имеет к истории войн с жукерами? – удивилась она. – Последний узел – это ты.

– Я гордиев узел. Распутать нельзя, можно только перерубить.

– Собираюсь написать о тебе.

– Читать не стану.

– Ну и чудесно. Я тебе и не покажу.

– А ты не могла бы подождать? – спросил Эндер.

Он хотел сказать: «До тех пор, пока меня не станет». Но не стал вдаваться в детали.

– Могла бы какое-то время, – ответила она. – Посмотрим.

Дни Эндера сейчас были заняты делами новой колонии: подготовительными работами к прибытию новых колонистов, сбором урожаев во всех четырех поселениях и на полях новой колонии, с тем чтобы вновь прибывшим гарантированно хватило еды и их не коснулся голод даже в случае двух, а то и трех неурожайных лет.

– И нам нужны деньги, – сказал Эндер. – Здесь мы все друг друга знаем – своего рода спонтанный коммунизм, который тут сложился, до сих пор неплохо работал. Но чтобы торговля шла хорошо, нам нужно средство обмена.

– Мы с По нашли тебе золотых жуков, – сказал Сэл Менах. – Золото у тебя есть. Штампуй монеты.

Абра сумел превратить масляный пресс в матрицу для штамповки монет, а один из химиков разработал сплав, который не позволял золотым монетам истираться при хождении из рук в руки. Один талантливый художник из молодежи нарисовал портрет Сэла Менаха, а старая женщина по памяти воссоздала профиль Виталия Колмогорова. Сэл настоял на том, чтобы портрет Колмогорова поместили на монету меньшего достоинства.

– Потому что это лицо видят чаще. Великих всегда помещают на мелкие деньги.

Они начали практиковаться в использовании денег, чтобы цены устоялись до прибытия новых колонистов. Поначалу это воспринимали как игру. То и дело можно было услышать что-то вроде: «Пять куриц не стоят одной коровы». А «пятерки» и «единицы» превратились в «сэлы» и «виты». «Вит сэла бережет». «Вит – мелочь, сэл – богатство».

Эндер взялся было определить стоимость монет относительно международного доллара Гегемонии, но Валентина его остановила.