Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании

– Она не рада меня здесь видеть. Хочет, чтобы я вернулся на корабль.

– Подожди, посмотрим, чего она хочет, – ответила сестра. – Может, всего лишь прояснить твои намерения.

Когда губернатор вошла, ее лицо едва напоминало лицо той девушки, которую Эндер видел на фото времен китайско-индийской войны. Год-два раздумий над поражением, а затем шестнадцать лет во главе колонии – это неминуемо должно было сказаться на внешности.

– Спасибо, что позволил мне навестить тебя так сразу, – поблагодарила она.

– Вы нам безмерно польстили тем, что лично пришли нас встретить, – ответил Эндер.

– Я должна была тебя увидеть до того, как ты появишься в колонии. Клянусь, я никому не сказала о твоем прибытии.

– Верю, – кивнул Эндер. – Но ваши слова, кажется, подразумевают, что люди знают – я здесь.

– Нет, – сказала она. – Слухов об этом, слава богу, нет.

«Какому богу?» – задался вопросом Эндер. Или, считаясь богиней, она славит саму себя?

– Когда полковник Графф – или кто он там был, не важно, для меня он всегда будет полковником Граффом – сказал мне, что он попросил тебя прилететь, и причиной этого было предчувствие проблем с одной конкретной семьей.

– Нишель и Рэндалл Фирс, – произнес Эндер.

– Да, – подтвердила Вирломи. – Так уж вышло, что я тоже распознала в них потенциальную проблему во время сборов в бывшей Боевой школе. Поэтому я поняла его озабоченность. Но вот чего понять не могла: почему Графф считал, что ты сможешь справиться с этим лучше меня?

– Не уверен, что он так думал. Возможно, он хотел, чтобы у вас появился дополнительный ресурс, на который можно опереться – в случае, если у меня появятся идеи. А они стали проблемой?

– Мать – обычная затворница-параноик, – сказала Вирломи. – Но она прилежно работала, и если временами излишне навязчиво опекала сына, в их отношениях не было ничего странного, никаких тревожных признаков. Он был таким крохой. Почти как игрушка. Но начал ходить и говорить в очень юном возрасте. Невероятно юном.

– И он потихоньку рос, – продолжил за нее Эндер, – и стал подростком. И продолжал расти с обычной скоростью, но рост не прекращался. Полагаю, сейчас он уже вымахал…

– …под два метра ростом и прекращать не собирается. Откуда ты знаешь?

– Потому что знаю, кто его родители.

Вирломи резко выдохнула:

– Графф знает, кто его настоящий отец. И он мне не сказал! Как же я могла действовать, если он не дал мне всей информации?

– Простите, что напоминаю, – сказал Эндер, – но в то время вам не слишком доверяли.

– Да, – согласилась она. – Но я думала, раз он сделал меня губернатором, он даст мне… но это в прошлом, все позади.

Эндер задался вопросом, жив ли еще Графф, или его действительно больше нет. Его не было в реестрах адресатов, к которым Эндер имел доступ. И у Эндера не было тех привилегий в использовании ансибля, какие он имел, будучи губернатором колонии. Правда, имелись алгоритмы поиска, просто пока ему не представилось достаточно времени.

– Граф не хотел лишать вас информации. Но он оставил на мое усмотрение, что вам сказать.

– Значит, ты тоже мне не доверяешь? – спросила она.

Тон ее голоса был шутливым, но в глубине пряталась боль.

– Я вас не знаю, – ответил Эндер. – Вы вели войну против моих друзей. Освободили свою страну от вторжения. Но затем сами превратились в мстительного агрессора. Я не знаю, что мне делать с этой информацией. Позвольте мне разобраться и узнать вас лучше.

Тут заговорила Валентина – в первый раз после приветствий:

– А что такого случилось, что вы поспешили уведомить нас, что никому не говорили о прибытии Эндера?

Вирломи повернулась к ней и уважительно произнесла:

– Это часть давней борьбы между мною и Рэндаллом Фирсом.

– Он же еще ребенок?

Вирломи горько рассмеялась:

– Выпускники Боевой школы не считают себя таковыми.

Эндер тоже усмехнулся:

– Справедливо. И как давно продолжается эта борьба?

– К тому времени, как ему стукнуло двенадцать, он уже был не по годам развитым… оратором. Так что старые поселенцы и колонисты неиндийского происхождения, прилетевшие со мною, слушали его затаив дыхание. Поначалу он был их талисманом. А теперь он, скорее, их духовный лидер, их…

– …Вирломи, – закончил Эндер.

– Он сделал себя в некотором роде эквивалентом того, кем индийские колонисты считают меня, да, – сказала она. – Я никогда не заявляла, что я богиня.

– Давайте не будем углубляться в эти старые споры.

– Я просто хочу, чтобы вы знали правду.

– Нет, Вирломи, – вторглась Валентина в их разговор. – Вы намеренно создавали образ богини. А когда люди спрашивали вас, вы не отрицали, разве что отшучивались: «С каких пор богини ходят по земле?», «Почему богиня так часто ошибается?». И самый омерзительный из уклончивых ответов: «А вы как думаете?»

Вирломи вздохнула.

– В вас нет ни капли жалости, – заметила она.

– Отнюдь, – ответила Валентина. – Жалости во мне хоть отбавляй. А вот с манерами – полный швах.

– Да, – сказала Вирломи. – Он учился, наблюдая за мною, за тем, как я обращаюсь с индийцами, которые меня боготворили. В его группе нет объединяющей религии, нет общих традиций. Но он их создал, особенно когда всем стала известна эта дьявольская книга «Королева улья».

– Почему же она дьявольская? – спросил Эндер.

– Потому что она лжива. Кто может знать, о чем думали, что чувствовали и помнили королевы ульев, что они пытались делать? Но эта книга превратила жукеров в персонажей трагедии, сделала мучениками в глазах тех впечатлительных идиотов, которые наизусть учат эту проклятую книгу.

Эндер фыркнул:

– Смышленый парнишка.

– Что? – спросила Вирломи, подозрительно взглянув на него.

– Полагаю, все это вы рассказываете мне потому, что он каким-то образом заявляет, будто он наследник королев ульев.

– Что является полнейшим абсурдом, ведь наша колония – первая, которая возникла не на руинах цивилизации жукеров.

– Так как ему это удается? – спросил Эндер.

– Он заявляет, что индийское население – восемьдесят процентов от всей колонии – просто-напросто пытается воссоздать здесь в точности свою земную культуру. В то время как он и остальные пытаются создать что-то новое. У него достает нахальства называть свое маленькое движение «Исконными жителями Ганга». И он говорит, что мы, индийцы, подобны шакалам, которые заселяют другие миры – уничтожают коренных жителей, а затем присваивают себе все их достижения.

– И люди идут за ним?

– Пока немногие, – сказала Вирломи. – Большинство не-индийских колонистов пытаются в это не лезть.

– Но ему верят, – уточнил Эндер.

– Миллионы.

– Здесь же нет столько колонистов, – удивилась Валентина.