Аластер Рейнольдс - Пропасть Искупления

Куэйхи вздохнул. Он знал: расставание выйдет трудным. Не раз думал, что гуманнее было бы улететь тайком, надеясь, что связь будет устойчивой и Морвенна ни о чем не догадается. Но он знал Морвенну и не сомневался, что она раскусит его уловку очень быстро.

– Я скоро вернусь, обещаю. Через несколько часов, только туда и обратно.

Скорее всего, полет займет целый день, но ведь это тоже «всего несколько часов». Морвенна поймет.

– Почему ты не хочешь подлететь поближе на «Доминатрикс»?

– Потому что не стоит рисковать зря, – ответил Куэйхи. – Ты же знаешь мой стиль. «Доминатрикс» большая и неповоротливая. У нее броня, и она летает далеко и быстро, но лишена маневренности и не очень сообразительна. Если мы… Если я попаду в беду, «Дочь» выручит. Этот кораблик умнее меня. А если потеряем «Доминатрикс», на «Дочери» не доберемся до «Гностического восхождения». Согласись, любимая, улететь отсюда мы сможем только на «Доминатрикс». Нельзя подвергать опасности большой корабль. – Он поторопился прибавить: – И тебя.

– Все равно, вернемся мы на «Гностическое восхождение» или нет. Меня теперь ничто не связывает с этой спятившей от власти жабой и ее командой слизняков.

– Я тоже не тороплюсь к ним, но без Грилье нам никак не обойтись. Кто еще вынет тебя из резного скафандра?

– Если мы останемся в этой системе, рано или поздно здесь появятся другие ультра.

– Верно, – подтвердил Куэйхи, – и они все без исключения милейшие люди. Согласись, дорогая: это как договор с дьяволом. Я постараюсь вернуться побыстрее. Мы будем все время говорить по радио. Я расскажу про этот мост во всех подробностях, и ты как будто увидишь его своими глазами. Я буду петь тебе, анекдоты рассказывать.

– Мне страшно. Я знаю, что ты должен лететь туда, но от этого мне не легче.

– Мне тоже страшно, – сознался он. – Будь по-другому, это бы означало, что я спятил. И я тоже не хочу расставаться с тобой. Но у меня нет выбора.

Секунду она молчала. Куэйхи занялся проверкой своего крошечного судна; по мере того как оживали системы, его охватывал азарт.

Снова заговорила Морвенна:

– Если это действительно мост, что ты сможешь с ним сделать?

– Не знаю.

– Он большой?

– Да. Километров тридцать – сорок.

– Тебе не забрать его с собой.

– Гм… Ты права. Как же быть?

– Хоррис, ты должен придумать, как придать этому мосту ценность в глазах Жасмины, – при условии, что мост останется на поверхности спутника.

– Что-нибудь придумаю, – ответил Куэйхи с уверенностью, которой вовсе не испытывал. – На худой конец, Жасмина может объявить спутник своей собственностью и продавать билеты всем, кто захочет взглянуть на мост вблизи. И потом, строители, кем бы они ни были, могли оставить что-нибудь еще.

– Обещаешь быть осторожным? – спросила Морвенна.

– Осторожность – мое второе имя, – ответил Куэйхи.

Крошечный кораблик отделился от «Доминатрикс», направляя свой полет мощными точными включениями тяги. Как обычно, Куэйхи казалось, что «Дочь мусорщика» радуется долгожданному освобождению из тесного ангара.

Он лежал, вытянув руки перед лицом, сжимая сложные манипуляторы, усыпанные кнопками и рычажками. Между рукоятками управления размещался передний экран «Дочери», отображающий состояние ее систем и схематическое положение относительно ближайших главных планетных тел. Диаграммы напоминали наброски, штриховые рисунки анатомов или астрономов Раннего Возрождения: тонкие чернильные линии на пергаменте цвета сепии, с пояснениями четкой латиницей.

На переднем экране лежало его неясное отражение.

Через полупрозрачный корпус он проследил за тем, как задраился ангар. «Доминатрикс» быстро уменьшалась и наконец превратилась в темный расплывчатый крестик на лике Халдоры. С растущей тревогой он вспомнил, что там на борту Морвенна, заключенная в резной скафандр. Мост Хелы был, без сомнения, самой необыкновенной постройкой из увиденных им в странствиях. Если это не та экзотическая находка, в которой так заинтересована Жасмина, тогда он не знает, что ей нужно. Все, что от него теперь требуется, – всучить ей мост в обмен на прощение за прежние неудачи.

Когда другой корабль стало невозможно различить без применения специальных программ, у Куэйхи полегчало на душе. На борту «Доминатрикс» его никогда не отпускало ощущение, что он находится под пристальным наблюдением Жасмины. Агенты королевы, несомненно, установили на корабле подслушивающие устройства в дополнение к тем, о которых ему не возбранялось узнать. На борту крошечной «Дочери мусорщика» ему редко казалось, что Жасмина следит за ним. Кораблик принадлежал Куэйхи: «Дочь» подчинялась только его приказам и была самым дорогим на его веку приобретением. Когда он предложил свои услуги королеве, разведывательный корабль был не последним его аргументом в торге.

Не стоило сомневаться в находчивости ультранавтов, но он не думал, что им удастся обойти многочисленные системы, установленные на борту «Дочери» для защиты от прослушки и вмешательства в управление. Разведывательное судно – не бог весть какое богатство, но оно безраздельно принадлежит Куэйхи, и этого достаточно. Внутри «Дочери» он мог наслаждаться одиночеством, смело распахивая все свои чувства перед великим космическим абсолютом.

Ощущение своей микроскопичности, уязвимости и затерянности в космосе поначалу сильно давило на психику. Но в то же время странным образом Куэйхи обретал освобождение: если отдельный человек значит так мало, если его деяния столь ничтожны, тогда и любые представления об абсолютной морали и ее границах так же далеки от реальности, как вселенский эфир. Следовательно, не существует такого худого поступка, равно как и благого дела, который имел бы самомалейшую значимость в космическом пространстве и времени. Человек – даже не муравьишка на этом бескрайнем фоне, а пылинка.

Планетам вряд ли есть дело до людских грехов. Звезды вряд ли создавались для того, чтобы проливать свет на наши проступки. В масштабы солнечных систем или галактик человеческое преступление попросту не попадает, как не попадает в него воздействие субатомной частицы на соседей.

Подобные мысли посещали Куэйхи довольно часто, и они оказали немалое влияние на его мировоззрение; он даже уверовал было, что это представление о грехе не изменится до конца его дней. Но начались космические полеты – а с ними пришло одиночество, неотъемлемое от выбранной им профессии, – и мировоззрение подверглось экстремальной проверке на прочность.

А теперь в его вселенной появилось нечто по-настоящему важное – и столь же хрупкое, требующее бережного отношения.

«Как я дошел до такого? – удивлялся он. – Как мог совершить столь роковую ошибку и влюбиться? Да еще в такое экзотическое и сложное создание, как Морвенна?»