А. Дж. Риддл - Ген Атлантиды

Но я думаю только об одном человеке. Я ломаю голову, почему она умерла, а я остался жить. Я пуст, от меня осталась одна скорлупа. Но я держусь по одной причине.

Канн смотрит на меня холодным, злобным взором, и я смотрю на него в ответ. Он требует моего рапорта, и я говорю медленно, безжизненным, отсутствующим тоном.

Я докладываю, что мы раскопали участок вокруг артефакта.

– Оружия, – поправляет он.

Я игнорирую его. Я высказываю свое мнение: как только мы его отсоединим, то сможем проникнуть в сооружение. Они задают вопросы, и я отвечаю механически, как автомат.

Говорят об окончании войны, о том, что пресса фокусируется на пандемии, но конечно, планы есть и на сей счет.

Говорят, доктора в Америке изучают вирус, говорят, что могут распознать в нем нечто иное. Крейг, как всегда, играет роль миротворца. Он крепко держит ситуацию в руках, уверяет он каждого. Клянется, что вирус вроде бы уже выдыхается, как лесной пожар, пожирающий сам себя. А за угасанием пандемии, полагает он, последует и интерес к ее исследованиям.

Рабочая гипотеза заключается в том, что этот мор судного дня при передаче от человека к человеку утрачивает силу. Люди в выработке погибли мгновенно. Люди, нашедшие их, заболели и вскоре последовали за ними. Каждый из заразившихся на данный момент, вероятно, получил уже пятое или шестое поколение вируса из Гибралтара – отсюда и растущий коэффициент выживаемости. Были две последовательные вспышки инфлюэнцы. Мы считаем, что обе были вызваны телами первых заразившихся из Гибралтара или Испании, попавшими в густонаселенные районы.

Я доказываю, что мы должны обнародовать это, отследить каждого, кто покинул Гибралтар. Канн не согласен.

– Все умирают, Пирс. Уж наверняка не мне вам об этом напоминать. Их смерти служат высокой цели. С каждой новой волной инфекции мы узнаем все больше.

Мы кричим друг на друга до хрипоты. Я даже не помню, что говорил. Да и неважно. Организацией заправляет Канн. И я не могу себе позволить перечить ему.

Закрыв дневник, Кейт подняла голову.

– Там грузили трупы на поезда, идущие в Китай.

Дэвид какое-то время молча смотрел за борт корзины.

– Давай-ка сперва соберем все факты воедино. Сколько там еще записей?

– Всего одна.

12 октября 1938 года

Со времени моей последней записи прошло почти двадцать лет. Перерыв долгий, но вовсе не оттого, что я не считал события заслуживающими запечатления. Постарайтесь меня понять.

Начиная этот дневник, я искал в нем убежища от черной безысходности раненого, обреченного на пребывание там, где надеяться уже не на что. Он помогал мне разобраться в собственном отчаянии, был способом самосозерцания. Потом он стал документальным свидетельством того, что я считал неким заговором. Но когда на твоих глазах умирает существо, которое ты любишь больше всего на свете, павшее жертвой некоей напасти, по неведению выпущенной в мир твоей же рукой, порождения сделки, на которую ты пошел ради ее руки, и итог всей твоей жизни сводится к пылающему у тебя на ладони угольку… как-то трудно взять перо и писать о собственной жизни, которую ты сам считаешь более ненужной.

И обо всех деяниях, которых ты стыдишься. Вот что последовало за тем днем в медицинской палатке.

Но дело зашло достаточно далеко. Слишком уж далеко. Для меня это конец пути. Я не могу участвовать в геноциде, но и остановить его не в силах. Надеюсь, это удастся вам. Надежда – единственное, что мне осталось.

Со времени моей последней записи выяснилось следующее:

Аппарат:

Мы называем его Колоколом, а Канн и его немецкие дружки – die Glocke. Канн убежден, что это сверхоружие, и оно либо истребит весь род человеческий, либо вызовет сублимацию, оставив только генетически превосходящих и истребив всех, кто может представлять угрозу для этой избранной расы. Он стал одержим своими расовыми теориями, гонкой за своей расой господ, которая переживет грядущий апокалипсис – аппарат. Само собой разумеется, он верит, что сам принадлежит к этой высшей расе. Усилия исследователей сосредоточены на том, как создать эту господствующую расу контролируемым образом, до наступления предполагаемой атаки из Атлантиды. С той поры как Колокол извлекли на поверхность, меня отодвинули в сторону, но кое-какие сведения доходят до меня и по сей день. Канн увез Колокол в Германию, чтобы проводить эксперименты под Дахау. Положение в его Фатерлянде отчаянное – острая нехватка всего необходимого и опасно высокий уровень безработицы. Манипулировать тамошним правительством совсем нетрудно. И он пользуется этим в полной мере.

Иммару:

Я многое узнал об истории Иммари и родственной ей секте – Иммару. До какого-то момента в античности Иммари и Иммару были одной группой – предположительно, еще во времена шумеров, от которых до нас дошли первые письменные документы. В переводе с шумерского Иммару означает «свет». Канн считает, что Иммару знали об этом аппарате и фатуме рода человеческого за тысячи лет до нас, еще до Потопа. Согласно его теории, Иммари – его группировка – были раскольниками из числа Иммару, которые верили, что человечество можно спасти, но не могли убедить своих собратьев, представителей этой высшей расы. Согласно Канновской версии истории, его предки-Иммари пренебрегли собственной безопасностью, дабы совершить переход с арийской родины в Европу, где, как они считали, сумеют отыскать руины Атлантиды, о которой писал Платон, – а вместе с ней и ключ к спасению человечества.

Когда он огласил эту ревизионистскую историю, я спросил его напрямую, почему это не было явлено Иммари раньше; в конце концов, это представляется полезными историческими сведениями. Он же снисходительно прочел мне рацею, что-то наподобие «тяжек венец для носящего его» и «знание, что мы одни стоим на пути поголовного истребления человечества, могло бы раздавить нас. Наши предки были мудры. Они разрешили нас от непосильного бремени собственных поступков, дабы мы могли сосредоточиться на поисках истины и спасении мира».

Трудно спорить с маньяком, с каждым днем обретающим все больший вес.

Экспедиции Канна:

Канн отправил экспедиции во все регионы азиатских нагорий – в Тибет, Непал и Северную Индию. Он убежден, что Иммару скрываются где-то там, сидя на секретах, которые могли бы избавить нас от грядущего конца света.

Он настаивает, что эти Иммару обитают в холодном климате, в высокогорье, указывая, что нордические народы Европы давно господствуют на континенте как раз потому, что ведут свою родословную от первоначальных Иммару, процветающих в холодных, снежных условиях. От моих упоминаний о процветании высокоразвитых цивилизаций римлян и греков в благодатном южноевропейском климате он отмахивается. «Артефакты генетических даров, ниспосланные Иммари, проявили себя по пути на север, в поисках Атлантиды и своей природной, предпочтительной среды обитания», – твердит он. И настаивает, что этот «ген Атлантиды», которому человечество обязано всеми своими дарами – генетическое наследие, в наиболее концентрированном виде проявившееся в Иммари, – должен быть связан с холодами. Отсюда он постулирует, что остальная часть расы атлантов должна пребывать где-то в морозной спячке, ожидая шанса вновь захватить планету.