Грег Иган - Отчаяние

Мосала заметно повеселела.

– Конечно, можно. Хотя подробности я не сообщаю по другой причине: я сама их не знаю, – Она пояснила: – Математический аппарат выбран. Главные уравнения определены. Однако для того, чтобы получить конкретные результаты, нужны невероятно громоздкие компьютерные расчеты, и они идут сейчас, даже пока мы с вами разговариваем. Если не случится чего-то совершенно непредвиденного, они завершатся за несколько дней до восемнадцатого.

– Понятно. Расскажите про главное.

– Тут все просто. В отличие от Генри Буццо и Ясуко Нисиде, я не пытаюсь представить «наш» Большой взрыв чем-то вроде «совпадения». Буццо и Нисиде считают, что из совершенной симметрии допространства должно было возникнуть бесконечное множество вселенных. Оба пытаются оценить, насколько вероятно, что среди этого множества окажется вселенная, «более или менее похожая на нашу». Относительно просто найти ТВ, в которой наша Вселенная возможна, но исчезающе маловероятна. Успешная ТВ, по Буццо и Нисиде, предполагает возникновение стольких вселенных, что и наша получит право на существование; модель, в которой мы – не чудесное яблочко в метакосмической мишени, а одна из многих, ничем не примечательных точек.

Я сказал:

– Примерно как доказать, исходя из основополагающих законов астрофизики, что не одна Земля, а тысячи планет в Галактике должны иметь углеродно-водную жизнь.

– И да и нет. Потому что… Да, вероятность возникновения планет земного типа можно рассчитать теоретически, но можно и проверить путем наблюдений. Мы видим миллиарда звезд, мы уже убедились в существовании нескольких тысяч планетных систем, рано или поздно мы побываем там и найдем углеродно-водную жизнь. Другое дело – вероятность существования иных вселенных. У нас есть бесконечное количество изящнейших подходов к расчету и ни малейшей возможности эти вселенные увидеть или посетить, никакого способа проверить. Поэтому я не считаю, что ТВ надо выбирать по этому принципу. Стандартная объединенная теория поля не устраивает нас тем, что, во-первых, это страшная жуть, во-вторых, потому, что уравнения не работают, пока не введешь в них десяток взятых с потолка параметров. Если расплавить общее пространство в допространство и перейти к все-топологической модели, она перестает быть жуткой и произвольной. Однако мухлевать с тем способом, которым суммируешь топологии, – произвольно выбрасывать некоторые из них, отказываться от одной меры и брать другую, дающую лучший результат, – по-моему, шаг назад. Вместо того чтобы «набрать на панели» СОТП десять произвольных цифр, вы получаете черный ящик без всяких кнопок, с виду самодостаточный – но на самом деле вы просто предварительно открыли его и вытащили изнутри все, что вас не устраивало, так что итог один.

– Понятно. И как вы обходите это затруднение?

– Я полагаю, нужно заявить: вероятность не имеет значения. Забудьте гипотетическое собрание других вселенных. Забудьте о необходимости отыскать правильный Большой взрыв. Эта Вселенная существует. Вероятность нашего бытия – сто процентов. Надо принять это как данность, а не корячиться, ища допущения, которые скрывали бы очевидность.

Забудьте правильный Большой взрыв. Примите наше бытие как данность. Сходство со вчерашними речами Конрой бросалось в глаза, но удивляться тут нечему. Весь modus operandi, способ существования псевдонауки, – говорить языком науки общепринятой, камуфлироваться под нее. АК, надо думать, читают все статьи Мосалы; однако похожая фразеология еще не означает, что они правы. Да, их роднит горячее отвращение к фантазии, будто разные культуры могут выбирать себе космологии по вкусу, но не сомневаюсь, что Мосалу еще больше отталкивает альтернатива, в которой создатель ТВ предстает абсолютным монархом. Хуже, чем бельгийское или заирское пространство-время: космосы Буццо, Нисиде и Мосалы.

Я сказал:

– Значит, вы принимаете Вселенную как данность. Вы не хотите подгонять математику под необходимость доказывать, что существующее вокруг нас «возможно». Но ведь вы и не нажимаете кнопки на панели СОТП.

– Нет. Вместо этого я ввожу в нее полное описание опытов.

– Вы выбираете самую обобщенную из все-топологических моделей – но нарушаете полную симметрию тем, что приписываете стопроцентную вероятность существованию конкретного экспериментального оборудования?

– Да. Подождите секундочку, – Она встала, прошла в спальню и сразу вернулась с ноутпадом. Повернула ко мне экран, – Вот один пример. Простой опыт на ускорителе: луч протонов и луч антипротонов определенной энергии сталкиваются, датчик фиксирует все позитроны, вылетевшие из точки столкновения под определенным углом и в определенном диапазоне энергий. Сам опыт, в той или иной форме, проводился в течение восьмидесяти или девяноста лет.

На экране возникла схема кольцевого ускорителя, картинка постепенно приблизилась. Сейчас мы видели место, где сталкиваются встречные пучки и откуда возникшие частицы разлетаются к чутким датчикам.

– Так вот, я не пытаюсь моделировать это все: часть десятикилометрового аппарата – на субатомном уровне, атом за атомом, как если бы начинала с «чистой», примитивной ТВ, которая неведомым образом сумеет мне сообщить, что сверхпроводящие магниты создадут такие-то поля с таким-то измеряемым воздействием, стенки туннеля будут так-то деформироваться под приложенным к ним напряжением, а пучки протонов и антипротонов – вращаться в противоположных направлениях. Я это и так знаю. Поэтому я присваиваю этим событиям стопроцентную вероятность. Я отталкиваюсь от установленных фактов и иду дальше, на уровень ТВ, на уровень, где суммируются все топологии. Я просчитываю последствия своих допущений, а затем проделываю ту же операцию в обратном порядке: возвращаюсь на макроуровень и пробую предсказать исход эксперимента: сколько раз в секунду позитронный датчик зарегистрирует событие.

По ходу рассказа картинка переключилась с исчирканной траекториями частиц матрицы детектора на вакуум при увеличении десять в тридцать пятой степени, беспорядочное роение кротовых нор и многомерных деформаций, раскрашенных в соответствии с топологической номенклатурой: разворошенное гнездо цветастых змей, сливающихся в белизну посреди экрана, где глаз уже не улавливает их движения и смены. Однако симметричное дрожание вынуждено было подчиниться известным данным: существованию ускорителя, магнитов, датчика. Панхроматическая белизна приобрела легкий голубоватый оттенок; затем масштаб вновь изменился, стал обычным, человеческим, чтобы показать, как субмикроскопические допущения сказались на видимом поведении датчика.