Грег Иган - Отчаяние

Кувале рванулся (рванулась) вперед и сбил(а) его с ног. Не успел Третий подняться, он(а) прыгнул(а) на него и зажал(а) ему руки, шарахнув правой об пол. На миг я застыл, как парализованный, в полной уверенности, что бороться бесполезно, а потом бросился на помощь.

Со стороны, наверное, это выглядело как возня снисходительного папаши с развоевавшимися пятилетними отпрысками. Я подергал выглядывающий из могучего кулачища ствол пистолета: «пушка» точно в камне застряла. Казалось, Третий будто и не замечает слабых попыток Кувале удержать его на полу и сейчас вскочит на ноги – вот только дух переведет.

Я врезал ему по голове. Он яростно сопротивлялся. Подавив отвращение, я снова ударил в ту же точку и рассек ему кожу над глазом; с силой двинув каблуком по ране, я присел на корточки и схватился за пистолет. Третий закричал от боли, оружие выскользнуло из руки – и тут он приподнялся, отбросив Кувале в сторону. Я пальнул в пол за своей спиной, в надежде немного охладить его пыл, чтобы не заставлял пускать оружие в ход. И тут раздался еще один выстрел – сверху. Я поднял глаза. У края люка на животе лежала Девятнадцатая. Анна?

Держа Третьего на прицеле, я отступил на несколько шагов. Он глядел на меня – окровавленный, злой как черт и все же не утративший любопытства – пытался постичь смысл моего бессмысленного демарша.

– Ты этого хочешь, да? Распутать клубок? Хочешь, чтобы Мосала разнесла мир вдребезги? – Он рассмеялся и покачал головой, – Опоздал.

– В этом нет никакой необходимости, – прокричала Анна, – Пожалуйста! Положите пистолет, и через час вы будете в Безгосударстве. Никто не собирается причинять вам вред.

– Принесите мне рабочий ноутпад, – бросил я через плечо, – Быстро. У вас есть две минуты, потом я вышибу ему мозги.

Я говорил на полном серьезе – даже если моей решимости хватило бы только на те секунды, пока я произносил эти слова.

Анна отползла от края люка; послышался гомон возмущенных голосов – она совещалась с остальными.

Кувале, хромая, добрел(а) до меня. Из раны, не переставая, сочилась кровь. Бедренную артерию пуля, судя по всему, не задела, но дышал(а) Кувале неровно – явно нужна помощь.

– И не подумают, – сказал(а) он(а). – Так и будут вилять. Поставь себя на их место…

– Золотые слова, – спокойно подтвердил Третий, – Во сколько бы кто ни ценил мою жизнь… Все равно, если Мосала станет Ключевой Фигурой, погибнем мы все. Если вы хотите ее спасти, торговаться бессмысленно – чем бы вы ни угрожали, в любом случае ничего хорошего ждать не приходится.

Я взглянул вверх, на палубу. Они все еще спорили: до нас доносились голоса. Но если они настолько уверовали в свою космологию, чтобы убить Мосалу – и отправить псу под хвост собственную жизнь, прятаться в горах Монголии или Туркестана, не имея возможности даже обнародовать свои взгляды, – то угроза еще одной смерти их убеждений не поколеблет.

– Я думаю, – объявил я, – вашей работе остро необходим критический анализ специалиста.

Я передал пистолет Кувале, снял рубашку и сделал из нее жгут. У меня самого кровь уже не текла; поврежденная уплотнительная ткань выделяет бесцветный бальзам, содержащий антибиотики и коагулянты.

Оказав Кувале первую помощь, я вернулся к приборному щитку и вновь подсоединился к разъему. Раз система аварийной сигнализации с главным компьютером не состыкована, значит, отключить ее нельзя. Я подал повторный сигнал бедствия, потом запустил ракеты. Трижды раздалось громкое шипение струй газа – и вот, затмевая мягкий предутренний свет, дальнюю стену озарило слепящее фотохимическое сияние. Бурая патина водорослей, пятнами облепивших стену, высветилась яснее ясного, но скрыть ничего уже не могла: глаз различал края еще одного углубления в стене, в темноте отчетливо проступила щель вокруг защитной панели. Я заглянул внутрь и обнаружил, как и предполагал, две большие кнопки и устройство аварийной подачи воздуха. Осмотрев дверцу повнимательнее, я заметил проступающую сквозь пятна грязи еле заметную загадочную эмблему, не поддающуюся расшифровке ни на каком языке, не имеющую ничего общего с символикой никакой из цивилизаций.

Разговор наверху умолк. Только бы не запаниковали, не накинулись на нас!

Третий, похоже, горел желанием наговорить нам каких-нибудь гадостей, но помалкивал, встревоженно поглядывая на Кувале – видимо, решил, что вот главная опасность, а я – лишь послушное одураченное орудие.

Ракета неслась ввысь, свет ее заливал трюм.

– Не понимаю, – проговорил я, – Как вам в голову пришло убить невинную женщину только потому, что какому-то компьютеру втемяшилось, будто ее работа может привести человечество к Армагеддону?

Третий состроил равнодушную мину. Стоит ли на дураков обращать внимание?

– И вот вы где-то откопали теорию, способную поглотить любую ТВ. Систему воззрений, что позволяет переосмыслить любую физику. Но не обольщайтесь – это не наука. С таким же успехом можно топтаться на одном месте, складывая из имени «Мосала» число шестьсот шестьдесят шесть.

– Спросите Кувале, – вкрадчиво предложил Третий, – каббалистическая тарабарщина все это или нет. Спросите про Киншасу в сорок третьем.

– Что?

– Да так, просто апокрифические бредни, – Кувале был(а) весь(вся) в поту, и казалось, вот-вот впадет в шок. Я взял пистолет. Он(а) сел(а) на пол.

– Спросите, как умер Мутеба Казади, – не унимался Третий.

– Ему было семьдесят восемь, – бросил я, пытаясь припомнить, что говорят о его смерти биографы; возраст солидный, так что в свое время я не обратил особого внимания, – По-моему, от кровоизлияния в мозг.

Третий скептически усмехнулся. По спине у меня пробежали мурашки. Конечно же, их непоколебимую веру питает нечто большее, чем чистая теория информации: у них за плечами, по крайней мере, одна мистическая смерть носителя запретных знаний. Она наполняет смыслом все их деяния, утверждает их в мысли, что их абстрактные построения – не химеры какие-нибудь.

– Ладно, – кивнул я, – Но если Мутеба не уничтожил Вселенную, почему уничтожит Мосала?

– Мутеба не разрабатывал ТВ; он не мог стать Ключевой Фигурой. Никто точно не знает, чем он занимался, все его записи утеряны. Но кое-кто из нас считает, что он нашел способ смешения с информацией – и, когда это случилось, шок оказался для него слишком силен.

Кувале иронично фыркнул(а).

– Что такое «смешение с информацией»? – спросил я.

– Каждый физический объект, – принялся объяснять Третий, – несет информацию. Но в нормальных условиях состояние самого объекта определяется только законами физики, – он усмехнулся, – Уроните одновременно Библию и ньютоновские «Начала»: они будут падать рядом. Тот факт, что законы физики сами по себе есть информация, не бросается в глаза, да и к делу не относится. Они абсолютны, как ньютоновские пространство и время: неподвижен фон, а не актер. Но ничто не существует изолированно, вне всяких связей. Время и пространство смешиваются при высоких скоростях. Макроскопические вероятности смешиваются на квантовом уровне. При высоких температурах смешиваются четыре вида взаимодействия. Физика и информация тоже смешиваются – в ходе какого-то неизвестного нам процесса. Группа симметрии неясна, не говоря уж о динамических характеристиках. Но процесс может быть инициирован чистым знанием – закодированным в мозгу человеческом знанием самой информационной космологии – с такой же легкостью, как и любым физическим экстремумом.