Стивен Танни - Стопроцентно лунный мальчик

Иеронимус единственный в классе делал домашние задания, вовсю пользуясь тем, что материал им давали совсем легкий, и получал вполне приличные отметки на контрольных и экзаменах. Постепенно от него перестали шарахаться, и он обнаружил, что у него даже завелись друзья в этом дурдоме. Были у них и положительные качества, которых не хватало ученикам в классе для одаренных. Например, дебилы никогда ничего из себя не строили. Они были до грубости честны. Не лицемерили, изображая хорошее отношение. За жестокостью, анархией и слезливой сентиментальностью скрывался свой кодекс поведения — кодекс дебилов. Через несколько месяцев Иеронимус начал понимать основные правила этого кодекса и научился общаться с одноклассниками. Это было увлекательно! Его начали считать «умником», и постепенно, очень постепенно, дебилы стали изредка спрашивать его о чем-нибудь, связанном с учебой. С этих пор он сделался своеобразным посредником между учениками и очередным мимолетным учителем. Он стал в классе своим и даже получил дебильное имя. Дебилы недолго думая взяли и выбросили первые четыре слога имени «Иеронимус». Отныне он был просто Мус — дебил, который доказал, что проблема коррекционного класса не в домашних заданиях по физике и математике, а в том, как «хренов глюкнутый препод зырит на мои ботинки от ЕЕЕ — он что, надеется и на свои кочерги найти такую же отпадную обувку?»

Когда его статус в мире дебилов поднялся на новую высоту, Иеронимус слегка забеспокоился, как бы его не разоблачили. Вдруг узнают, что он с ними только на половину учебного дня? Никто здесь не подозревал об уроках в классе для одаренных. Если тайна раскроется, рухнет с таким трудом завоеванный статус, добытый путем превращения из жертвы в демона, а из демона в нечто вроде репетитора.

Понятие «ученической шизофрении» дебилам явно недоступно. И все-таки что они сделают, если и вправду узнают? Ничего, конечно, им хватает своих забот — например, увернуться от колотушек отчима или раздобыть обалденные хромированные запонки, точно такие же, как у Блонзо Кланфора из «Альфатаун юнайтед». Вопрос в другом: «Вдруг дебилы перестанут мне доверять, если узнают, что я… что я ботан?»

Ботаны.

Отвратительная категория людей, которую дебилы ненавидят лютой ненавистью. Снобы. Воображалы. Вечно умничающие. Полная противоположность дебилам. Примерные ученики, во всем подражающие взрослым. Рассуждают логично и не стыдятся читать наизусть стихи по свистку учителя. Послушные, но способны ввязаться в спор с учителем, если он скажет глупость. Преподаватели их обожают, временные учителя дерутся за право провести урок в их классе — такая радость им редко достается, потому что постоянные учителя в классе отличников никогда не берут больничный.

Вот такие типы учатся в классе для одаренных. Иеронимус там — один из лучших.

— Мус! Это не тебя я видел вчера в аудитории с ботанами?

— Говорят, у нашего Муса есть брат-близнец, учится в классе ботанов! Вот это да!

«Ботанами» они не сами себя назвали, точно так же, как дебилы не сами заклеймили себя «дебилами». Прозвища придумали середнячки, то самое подавляющее большинство школьников, которых нельзя причислить ни к дебилам, ни к ботанам. У Иеронимуса не было знакомых середняков — он держался крайностей.

Середняки, безликая серая масса, глубоко презирали и ботанов, и дебилов. В дебилах они ощущали физическую угрозу, в ботанах — интеллектуальную. Иеронимус Рексафин был для них совершенно необъяснимым явлением. Неизвестно даже, точно ли он учится в их школе. Из-за своеобразного распределения уроков ему постоянно приходилось бегать от ботанского класса к дебильскому и обратно. Он проносился по переполненным коридорам, сверкая очками, лавируя меж обычных учеников — не психов, не гениев, не уголовников, не вундеркиндов. Иногда они его обзывали. Эти-то все знали об особенностях его расписания, но на них Иеронимусу было плевать. Они обитали как бы в междумирье. Он пробегал мимо, они кричали ему в спину: «Эй, очкастый, ты ботан или дебил?» А он только улыбался, он гордился их оскорблениями, словно почетной медалью, потому что знал — они по-своему завидуют. Для бесцветных, никому не нужных середнячков не придумали особого прозвища.

Через два года такой жизни, то есть к шестнадцатилетнему возрасту, Иеронимус обзавелся немалым количеством приятелей в обоих мирах, в том числе двумя по-настоящему близкими друзьями. Среди ботанов это была, конечно, Слинни — как и он сам, носительница лунарного офтальмического символяризма. На противоположном конце шкалы находился Брейгель — верный друг-дебил. Брейгель и слыхом не слыхал ни о каком лунарном офтальмическом символяризме. Он вообще был убежден, что Иеронимус носит очки ради прикола.

Брейгель был принцем среди дебилов. У него, как и у всех в этом скопище неприкаянных подростков, была масса проблем в семье и в обществе, но, в отличие от прочих, он никогда не прибегал к насилию для преодоления трудностей. Это не значит, что ему не случалось ломать товарищу нос пудовыми кулаками. Брейгель не искал драк, они сами его находили. Рослый, неповоротливый, с лохматыми русыми волосами, он жизнерадостно возвышался посреди окружающего хаоса, с веселым, вечно чуть озадаченным лицом и с выражением полной невинности. Он был неряхой, но не отталкивающим — скорее, чем-то напоминал рыцаря, который только что шлепнулся с коня и приземлился в лужу. Если можно представить себе дебила-вельможу, великолепного в своей аристократической наивности, именно таким был Брейгель.

Он каждый год проваливал все до одного экзамены по всем предметам.

Он легко отвлекался.

Часто загорался энтузиазмом по самым неожиданным поводам, никак не вписывающимся в учительские планы.

Некоторые учителя считали, что он сообразительный и славный мальчик, хоть и никудышный ученик; по мнению других, ученика хуже им еще встречать не приходилось. Девочки никак не могли решить, красавец он или страшила.

Иеронимусу он сразу понравился.

Когда Брейгель входил в класс, комната словно становилась меньше, а его голос, громкий от природы, перекрывал все прочие звуки. Ему постоянно кричали: «Заткнись! Убавь децибелы!» — а он не обращал внимания. С появлением Брейгеля коррекционный класс мгновенно погружался в безумную какофонию звуков, центром которой был он сам.

— Иеронимус! — орал он через всю комнату.

Брейгель единственный среди дебилов никогда не звал стопроцентного «Мус». Сокращать имена было ниже его достоинства.

— Иеронимус, ты не поверишь, что со мной сегодня случилось по дороге в этот вертеп невежества…

— Брейгель! — вопил разъяренный учитель, уже дошедший до точки кипения посреди непочтительного шума.