Саймон Грин - Сумерки Империи (сборник)

Корби сел на пол и сосредоточился на глубоком дыхании. Голова прояснилась, но он знал, что еще не может куда-то бежать – даже если бы знал куда. Боец быстро огляделся в новом помещении. Оно было не так велико, как предыдущее, но свет фонаря все равно не достигал дальней стены, а высокий потолок тоже скрывался в темноте. Ровными рядами стояли приземистые длинные машины, причем одинаковых среди них не было. Ни огонька, ни какого-то другого признака, что машины еще действуют. Тем не менее Корби они показались отвратительными – по принципиальным соображениям. В полу зияла рваная дыра, края ее еще светились от жара энергетического удара: сюда Линдхольм разрядил дисраптер, чтобы выкорчевать машину из пола. Стеклянные и металлические ленты торчали из дыры, как сломанные кости. Корби глубоко вдохнул, выключил силовой щит и встал на ноги при некоторой помощи со стороны Линдхольма и экстрасенса.

– Ну, хорошо, – хрипло произнес он. – Что дальше? Линдхольм пожал плечами:

– Возвращаться мы не можем, значит – идем вперед. Там, за машинами, есть еще одна дверь.

Корби посмотрел на де Шанс. Она отвернулась и тревожно хмурилась, вслушиваясь во что-то, слышимое ей одной.

– Ну? – наконец спросил Корби. – Как вы думаете, экстрасенс? Вы согласны?

– Да, – ответила де Шанс. Выражение лица у нее не изменилось. – Выбора нет. Все другие пути закрыты. Кроме того, впереди есть кое-что, на что я хочу посмотреть.

Линдхольм резко взглянул на нее:

– Что, экстрасенс? Что там, впереди?

– Что-то интересное, – мечтательно сказала де Шанс.

Она повернулась и ровным шагом направилась мимо космодесантников между чужими машинами к дальней двери. Корби и Линдхольм обменялись взглядами и последовали за ней. Корби все еще не доверял экстрасенсорике де Шанс, но до сих пор она не подводила. И потом, ему не улыбалось вести споры по соседству с помещением, набитым чудовищами. Корби с подозрением смотрел на чужую технику, мимо которой шел, но она оставалась молчаливой и загадочной. Попадались экземпляры, имевшие форму и объем, но не имевшие никакого смысла. По крайней мере – смысла, доступного пониманию Корби.

Де Шанс шагнула в открытый дверной проем и высоко подняла походный фонарь, чтобы осветить помещение. Корби и Линдхольм смотрели у нее из-за спины. Стены изгибались вверх к потолку, скрывавшемуся где-то высоко во тьме. В длину комната уходила за пределы досягаемости фонаря, его свет тускло отражался на бесконечных рядах металлических стеллажей, которые заполняли все помещение, словно соты. И здесь, на этих стеллажах, в этих сотах, лежали тысячи и тысячи молочно-белых шаров. Самые маленькие из них были размером с мужской кулак, самые большие – с голову.

– Они похожи на тот, который вы нашли в монолите, – заметил Линдхольм. – Что это такое?

– Памяти, – ответила де Шанс. – Хранилище памятей. История города и тех, кто здесь жил. Ответы на все наши вопросы.

Она двинулась к ближнему стеллажу, но Линдхольм остановил ее, положив руку на плечо:

– Секунду, экстрасенс. Вспомните, как на вас подействовала такая же штука в монолите. Кто знает, что с вами сделают эти.

– Верно, – согласился Корби. – А чудовища могут появиться здесь в любую минуту. Мы должны двигаться дальше.

– Нет, – вяло сказала де Шанс. – Нам нужна информация, которая в этих шарах. Без нее у нас нет ни малейшей надежды выжить.

Линдхольм неохотно кивнул и убрал руку с ее плеча.

– Хорошо. Рас, посмотри, есть ли отсюда другой выход, а я буду охранять экстрасенса. И, де Шанс, постарайтесь покороче. Времени у нас действительно в обрез.

Экстрасенс, в свою очередь, утвердительно кивнула. Она жадно, не отрываясь, смотрела на стеллажи и лежащие на них шары. Где-то в этих бескрайних сотах спрятаны ответы, которые ей нужны; ответы, которые придадут смысл ополчившемуся на людей безумию. Де Шанс медленно шла вперед, пробираясь среди громоздящихся стеллажей, ведомая только собственной экстрасенсорикой. Повсюду вокруг нее шары словно вспыхивали – так воспринимал их мозг, – подобно бессчетным свечкам, сливающимся во тьме. Они были старыми, очень старыми, и памяти их туманились. Но некоторые все еще горели ярко, мерцая и сверкая; именно к последним вела де Шанс ее экстрасенсорика. Де Шанс вытянула к ним руки.

Сначала не было ничего, кроме ровной серости, как на мониторе, настроенном на пустой канал. Затем пришли первые образы, похожие на отдельные фрагменты с бегущей пленки. Сознание экстрасенса дрогнуло под их воздействием. Чуждая природа образов едва не подавила ее, но постепенно де Шанс смогла выжать из них смысл и значение. И тогда перед экстрасенсом развернулся рассказ о великой расе, которая мечтала о чудесном, и де Шанс увидела ее крушение в кошмаре, которому нет конца.

Чужие на Волке-IV создали непонятную и удивительную науку и использовали ее, чтобы освободиться от тирании жесткой формы. Не связанные больше неизменными очертаниями, они могли менять форму по собственной воле. Их жизнь стала свободной и волшебной. Они отращивали крылья и летели вместе с ветром. Они приспосабливали соответствующим образом тела и зарывались в землю. Они возносились выше атмосферы и ныряли в жерла вулканов, где купались в расплавленной лаве. Они стали богами творения, хозяевами всего, что видели.

Но эта перемена не была естественной. Ее осуществило и поддерживало Великое Устройство, размещенное в медной башне в центре города. И не сразу, с ужасом, поняли чужие правду: что они сделали сами с собой. Мозг определял формы тела, но чужие забыли, что мозг – это не только рациональные желания и знание. Стали появляться изменения форм, продиктованные демонами подсознания: генной информацией, «эго» и «суперэго», обусловленные темными областями мозга, которые нельзя просветлить и которыми невозможно управлять. Чужие открыли отвратительные удовольствия и омерзительные страсти, их мечты стали мрачными и грязными. И это стало началом ужаса.

Чужие обладали телепатическими способностями низкого уровня, но Устройство в башне все переменило. Их экстрасенсорика стала дикой и мощной, а мозг утратил священную неприкосновенность. Они быстро поняли, что более сильный мозг может подавить слабейший – и насильно изменить тело побежденного. До появления Великого Устройства чужие на Волке-IV были спокойным, склонным к размышлениям народом. Они долго жили и наслаждались актом творения. Но они зашли слишком далеко и потеряли все, что ценили, и в конце концов остались только чудовища, кравшиеся по улицам города.

Город пал. Его улицы заполнил гной кошмарной жизни, формы и образы которой порождало сумасшествие. И здесь они пришли к окончательному ужасу. Чужие не могли умереть. Оторванная конечность вырастала заново. Раны затягивались в считанные секунды. Чудовища рвали и пожирали друг друга, но убить их теперь было невозможно, как бы жесток ни оказался убийца.