Вернор Виндж - Дети неба

Овин как-то сжался.

– Да никто конкретно.

– Да? А те трое, с которыми я сейчас разминулась на лестнице?

Джефри заерзал на табуретке:

– На лестнице ты и меня встретила, Равна. А эти трое просто повторяли сплетни. С тем же успехом можно обвинить нас всех.

– Если это «просто каждый», то кто придумал название «Группа изучения катастрофы»? Кто-то за этим стоит, и я хочу знать…

Она почувствовала прикосновение к рукаву. Джоанна подержала руку секунду – достаточно, чтобы прервать поток гневных слов. Потом девушка сказала:

– Такого типа сомнения существовали всегда.

– Ты имеешь в виду – сомнения в угрозе со стороны Погибели?

– Да, в разной степени, – кивнула Джоанна. – Я знаю, что ты и сама сомневалась. Например, сейчас, когда флот Погибели остановлен Контрмерой, останется у него дальнейший интерес губить мир Стальных Когтей?

– У нас нет иного выбора, как верить, что остатки флота желают нас уничтожить.

Мой сон…

– Ладно, но даже тогда остается вопрос, насколько они опасны. Флот от нас в тридцати световых годах, вряд ли способный передвигаться быстрее светового года за сто лет. У нас на подготовку тысячелетия, даже если они желают нам зла.

– Какая-то часть флота может оказаться быстрее.

– Тогда у нас «всего» несколько веков. Технические цивилизации строились и быстрее.

Равна закатила глаза:

– Отстраивались они быстрее. И у нас может и этого времени не быть. Вполне возможно, что флот может построить малые рамскупы. Может быть, снова подвинутся Зоны… – Она заставила себя перевести дыхание и продолжала уже чуть спокойнее: – Весь смысл, вся цель того, чему мы учим в Академии, что мы должны быть готовы как можно скорее, ничего не жалея для этого. От нас требуются жертвы.

Вокруг заговорил детский голос – Амди:

– Я думаю, именно это и обсуждает «Группа изучения катастрофы». Ее участники отрицают, что Погибель когда-либо была угрозой людям или Стальным Когтям. А если она действительно угроза, говорят они, то такой ее сделала Контрмера.

Молчание. И даже музыкальный фон бармена стих. Очевидно, Равна последней должна была понять чудовищный смысл утверждения. И наконец она тихо сказала:

– Амди, не может быть, чтобы ты серьезно.

По Амди пробежало странное выражение: смущенное раскаяние. Каждый из его элементов был четырнадцати лет от роду, вполне взрослая особь, но разум его был моложе, чем у любой известной Равне стае. При всей своей гениальности, Амди был существом стеснительным и очень подобным ребенку.

Джефри на той стороне стола успокаивающе потрепал по холке одного из Амди.

– Конечно, он не хочет сказать, что он так считает, Равна. Но он говорит правду. ГИК исходит из положения, что мы не знаем ни что произошло в Верхней Лаборатории, ни как нам удалось сбежать. Исходя из того, что нам известно, они утверждают, что можно поменять местами хороших и плохих. В таком случае действия Контрмеры десять лет назад были бойней галактического масштаба – и никакие страшные монстры нам сейчас не угрожают.

– Ты сам тоже так думаешь?

Джефри возмущенно взметнул руки:

– Да нет, конечно! Я только озвучиваю то, что другим мешает сказать вслух… назовем это «дипломатичность». И сразу говорю: ручаюсь, что никто из присутствующих в это тоже не верит. Но для ребят в целом…

– Особенно некоторых старших, – вставил Овин.

– …такая точка зрения весьма привлекательна. – Джефри секунду пристально смотрел на нее, словно ждал возражений. – Привлекательна – поскольку получается, что наши родители не создавали этой чудовищной «погибели». Не были полными дураками. И еще она привлекательна тем, что жертвы, нами приносимые, оказываются… излишними.

Равна постаралась ничем не выдать волнения:

– Какие именно жертвы? Изучение программирования низкого уровня? Изучение счета без машин?

– В частности, то, что нами командуют другие и говорят, что делать! – влезла в разговор Хейда.

Эти ребята даже названий не знали дотехнологических методов построения консенсуса. Пропуск этой стадии был одним из выбранных Равной упрощений. Она надеялась, что доверие, взаимная преданность и общие цели будут достаточны, пока эти ребята не станут более технологичными… и более людьми.

– Что нами командуют – это тоже часть вопроса, – согласился Овин, – но для некоторых более важный вопрос – медицинская ситуация. – Он посмотрел на Равну в упор: – Идут годы, ты правишь, и ты все еще выглядишь молодой, такой вот, как Джоанна сейчас.

– Овин, мне всего тридцать пять лет! – Речь шла о человеческом стандартном тридцатимегасекундном годе, который был принят и на Страуме. – Неудивительно, что я молодо выгляжу. У себя на Сьяндре Кей я была бы еще среди самых младших специалистов.

– Да, и через тысячи лет ты будешь выглядеть так же молодо. А мы все – даже старшие – уже будем сотни лет как мертвы. На некоторых из нас уже виден процесс распада – ну, волосы теряют, как будто после радиационного поражения, жиреют. Самые молодые едва прошли начальные процедуры продления жизни. А наши дети будут вымирать как мухи, на десятки лет раньше нас.

Равна подумала о седеющих волосах Венды Ларсндот.

Но это не значит, что я не права!

– Послушай, Овин. В конце концов мы усилим и ускорим медицинские исследования. Но нет смысла ставить их в начало. Я тебе могу показать схемы развития, которые генерирует «Внеполосный». На пути эффективной медицины – миллионы ловушек. Какой метод лечения окажется удачным – и для кого, – мы никак не можем знать заранее. А крах медицинской программы задержит нас как трясина. У нас не менее двадцати рабочих гибернационных камер, и я не сомневаюсь, что расходные материалы мы для них создадим. Если нужно будет, заморозим любого, кому будет грозить смерть от старости, умирать не придется никому.

Овин Верринг поднял руку.

– Я понимаю, госпожа Равна. Думаю, что все мы понимаем – в том числе Шелковинт, Гибкарь и Кошк, которые нас молча слушают. – На верхних этажах таверны послышалось смущенное шевеление. А бармен сказал с другого конца зала:

– Это чисто ваше дело, двуногие.

– Потому что вы, стаи, на самом-то деле и не умираете! – не удержалась Хейда.

Овин слегка улыбнулся, но жестом попросил Хейду помолчать.

– Но тем не менее видна привлекательность «Группы изучения катастрофы». Она отрицает, что наши родители напутали. Отрицает, что есть необходимость в жертвах. Мы, беженцы, не можем на самом деле знать, что случилось или же кто виноват в том, что мы попали Сюда. Экстремисты – и я не думаю, что кто-нибудь из нас говорил с ними, зная, кто это; о них всегда информация из третьих рук, – экстремисты говорят: мы не можем сомневаться, что наши родители играли на стороне добра. Значит, Погибель вовсе не монстр, и все приготовления и жертвы играют на руку… ну, чему-то, что на стороне зла.