Аластер Рейнольдс - Пространство Откровения. Город Бездны

– Следовательно, он все еще в моей голове?

– Он мог бы обойтись даже без «ищеек», – сказала Мадемуазель. – Он мог войти в имплантаты, поставленные Вольевой, как только она впервые привела тебя в ЦАП. Но ясное дело, «ищейки» оказались самыми удобными носителями. Если бы он не попытался напасть на меня с их помощью, я бы, наверное, не заметила его присутствия в других имплантатах.

– Похоже, ты права.

– Надеюсь на это. Ведь если так, значит мои меры оказались эффективными. Помнишь, как ловко я помешала Вольевой привить тебе чувство лояльности?

– Да, – мрачно ответила Хоури, которой вовсе не казалось, что это было сделано ловко.

– А нынешняя ситуация очень похожа на ту. Единственная разница состоит в том, что я сейчас выставляю барьеры против тех областей мозга, которые Похититель Солнц уже занял. Последние два года мы ведем боевые действия… – Она помолчала, а затем, видимо под влиянием своего рода эйфории, добавила: – Думаю, это можно назвать холодной войной.

– Недаром я лежу в холоде…

– И медленной, – продолжала Мадемуазель. – Холод лишил нас энергии, которой иначе мы бы нашли применение. И конечно, нам приходилось действовать осторожно, чтобы не причинить тебе вреда. Иначе бы ты потеряла ценность и для меня, и для Похитителя Солнц.

Хоури же подумала о том, почему, собственно, этот разговор стал вообще возможен.

– Но теперь, когда я согрелась…

– Правильно понимаешь! Наша борьба ощутимо усилится. Возможно, Вольева что-то заметила. Не исключено, что ее устройства ловят твои мысли прямо сейчас. Допускаю, что ей известно о нашей войне с Похитителем Солнц. Я бы предпочла затаиться, но тогда Похититель перехватит инициативу и разрушит мою оборону.

– Надеюсь, ты способна сейчас сопротивляться ему?

– Думаю, да. Но на тот случай, если он вдруг одержит верх, я решила сообщить тебе, что происходит.

Это было, пожалуй, разумно. Лучше знать, что Похититель Солнц проник в твой мозг, чем радоваться мнимой безопасности.

– И еще я хочу предупредить вот о чем. Основная часть этой сущности находится в пределах ЦАПа. Я не сомневаюсь, что она постарается завладеть тобой полностью или частично, как только наступит подходящий момент.

– Хочешь сказать, что это может произойти, как только я снова окажусь в ЦАПе?

– Да, пространство для маневра у нас невелико, – сказала Мадемуазель, – но я подумала, что тебе лучше представлять ситуацию во всей ее сложности.

Хоури решила, что она еще очень далека от этого, хотя то, о чем говорит призрак, в основном верно.

– Знаешь, – сказала она, – если Силвест несет ответственность за появление этой сущности, то убивать его я буду с наслаждением, и тут никаких нравственных проблем не возникнет.

– Отлично. А мои новости не так уж и беспросветны. Когда я посылала «ищеек» в ЦАП, вместе с ними отправилась и моя аватара. Из доклада вернувшихся «ищеек» я узнала, что Вольева аватару не заметила. Правда, с тех пор прошло больше двух лет, но у меня нет оснований для пессимистических допущений.

– Если аватара не была уничтожена самим Похитителем Солнц.

– Разумное предположение, – согласилась Мадемуазель. – Но если Похититель Солнц так умен, как мне кажется, он не сделает ничего, что может привлечь внимание к нему самому. А он не может быть уверен, что аватару в Систему запустила не Вольева. У нее ведь могли возникнуть собственные сомнения.

– А зачем это сделала ты?

– Чтобы в случае необходимости самой захватить контроль над ЦАПом.

Если бы у Кэлвина была могила, думал Силвест, он вертелся бы там быстрее, чем Цербер вертится вокруг нейтронной звезды Гадес. Он бы бесился из-за насилия, которому подвергается его лучшее изделие. Вот только Кэлвин на самом деле жив, хоть и лишился тела задолго до того, как его имитация соорудила зрительный аппарат для Дэна.

Подобные рассуждения позволяли держать боль в узде. Хотя, если по правде, без нее не проходило и минуты с тех пор, как Силвеста захватили мятежники. Фолкендер льстит себе, если верит, что причиняемая им боль хоть в малейшей степени усиливает страдания Силвеста.

Но в конце концов благодаря некоему чуду она ослабла.

Как будто вакуум образовался в мозгу – заполненная космическим холодом неведомая вакуоль. Но изъять боль – все равно что изъять какую-то важную подпорку для организма. Силвесту казалось, что он в любой миг может рухнуть, что все его внутренние балконы и карнизы угрожающе кренятся под напором собственного веса. Потребовались огромные усилия, чтобы вернуть хоть отчасти внутреннее равновесие.

И вот теперь в поле его зрения появились бесцветные полупрозрачные призраки.

Через секунду они стали твердеть и приобретать четкие очертания. Комната – почти без мебели, с голыми стенами, как он и представлял. Силуэт человека в маске, склонившийся над ним. Ладонь в чем-то вроде перчатки из блестящего хрома. Перчатка кончалась не пальцами, а множеством осьминожьих щупальцев. Эти манипуляторы тоже металлически сверкали. В глазу торчала сложная лупа – вернее, система луп, – соединенная с перчаткой суставчатым тросиком. Лицо было бледным, как брюхо ящерицы, второй глаз казался расфокусированным и синюшным. Лоб был забрызган кровью. Она казалась серо-зеленой, но Силвест все равно знал, что это кровь.

Вообще-то, все, что он видел, было серо-зеленым.

Перчатка исчезла – Фолкендер стащил ее с запястья другой рукой. Обнажившаяся кисть была покрыта какой-то жирной мазью.

Он стал складывать в чемоданчик свои инструменты.

– Что ж, я не обещал чуда, – сказал он. – Да вам и не следовало его ждать.

Фолкендер двигался рывками, и Силвест не сразу сообразил: глаза улавливают всего три-четыре «кадра» в секунду. Весь мир уподобился карандашным рисункам, которые ребятишки делают на полях учебников, а затем приводят в движение, пропуская страницы между большим и указательным пальцами. Через каждые несколько секунд неприятно менялись глубина и резкость изображения. Сам Фолкендер, например, казался контррельефом, вырезанным в стене камеры. Иногда часть поля зрения сминалась и оставалась в таком состоянии секунд десять, даже если Силвест переводил глаза в другую точку.

И все-таки это было зрение. Вернее, двоюродный брат-идиот настоящего зрения.

– Спасибо, – сказал Силвест. – Так… все же лучше.

– Я думаю, нам пора идти, – произнес врач. – Мы уже на пять минут опаздываем.

Силвест кивнул, и даже этого слабого движения было достаточно, чтобы вызвать пульсирующую мигрень. Но это было ничто в сравнении с теми муками, которые он испытал, пока Фолкендер занимался его глазами.

Он сам встал с кушетки. Может быть, потому, что сейчас Силвест шел к двери с определенным намерением (в первый раз он чуть не врезался в нее), сам факт перехода через порог показался ему противоестественным, абсурдным. Как будто он должен был шагнуть в пустоту с утеса.