Джеймс Роллинс - Беззвездный Венец

Или, как в случае Канте, принцу, к которому приставлен наставник, имеющий этот ранг.

Стараясь унять участившееся дыхание, Канте начал подниматься вверх. Лестница вела с первого уровня в основании Тайнохолма до самого девятого уровня наверху. Она позволяла алхимикам перемещаться с одной террасы школы на другую, не сталкиваясь с учениками, бегавшими вверх и вниз по наружным лестницам. Наверху винтовая лестница заканчивалась на девятой террасе в полукруге башен, предназначенных для изучения алхимии.

Такая же лестница, предназначенная для иеромонахов, проходила снизу доверху в противоположном конце Тайнохолма, заканчиваясь среди башен, предназначенных для занятий религией и молитв. Впрочем, Канте никогда не проделывал этот путь – и у него не было ни малейшего желания.

Поднявшись по лестнице до конца, принц прошел под аркой, покрытой всевозможными затейливыми алхимическими символами, которая вела в просторный главный зал. Опустив голову, он засеменил по каменным плитам. Над головой массивная чугунная люстра трепетала причудливыми разноцветными огоньками. Посередине горел самый большой огонь черного цвета, испускающий струю белого дыма.

Затаив дыхание, Канте поспешил пройти под люстрой.

Сам воздух здесь был насыщен таинственными загадками, наполнен едкими запахами алхимических веществ и грозовой энергией, от которой волосы становились дыбом. Вероятно, это ощущение усугублялось беспокойством, охватившим принца. Он прекрасно знал, какое наказание ждало того, кто поднялся на девятый уровень без надлежащего приглашения. Простым ученикам доступ сюда был запрещен.

Канте обладал особыми привилегиями – не столько потому, что он был принцем крови, сколько вследствие уважения, которым пользовался его наставник. Никто не ждал от Фрелля, что он будет бегать вверх и вниз по школе, занимаясь Принцем-в-чулане. Вместо этого Канте буквально через день сам совершал этот подъем – теперь, когда он уже достиг восьмого уровня, ставший существенно короче.

За столько лет другие алхимики преодолели первоначальное потрясение, которое испытывали при виде принца. Если не считать редких раздраженных взглядов, теперь на него по большей части не обращали внимания – что мало отличалось от того, как к нему относились его одноклассники. Одни по-прежнему избегали Канте из зависти, злобы или недовольства его особым положением. Другие, наоборот, вначале пытались заручиться его расположением, но, потерпев неудачу, присоединились к первым в своем презрении.

Услышав громкий хлопок, Канте едва не выпрыгнул из собственного тела. Звук прогремел где-то сверху. Принц непроизвольно пригнулся, предположив, что какой-то эксперимент пошел не так. Донесшиеся с той же стороны приглушенные крики укрепили его в этой догадке. У каждого алхимика имелся собственный схолярий для проведения исследований.

Добравшись до противоположного конца главного коридора, Канте поспешил по изгибающемуся проходу, освещенному факелами. На стенах висели потемневшие от времени писанные маслом портреты наиболее выдающихся ученых мужей школы. Добежав до двери, ведущей в западную башню, принц начал подниматься по винтовой лестнице на самый верх. Именно там разместил свой схолярий алхимик Фрелль.

Подойдя к простой дубовой двери, Канте постучал в нее. Он понятия не имел, у себя ли Фрелль, особенно если учесть, что вызов был отправлен день назад.

– Стой! – донесся изнутри крик.

Канте остался ждать, охваченный нервной дрожью.

Наконец с противоположной стороны двери загремел засов, что удивило принца. Фрелль крайне редко запирался у себя в схолярии. Алхимик просто обожал нудно бубнить братьям и сестрам ордена о своей работе или вступать с ними в жаркие споры. Он даже был рад общению с иеромонахами. Именно благодаря своей общительной натуре Фрелль получил место в Совете Восьми, став самым молодым из удостоившихся этой чести.

Наконец дверь приоткрылась, и Фрелль осторожно выглянул в щелочку. Обреченно вздохнув, он распахнул дверь до конца.

– Напомни мне, чтобы я еще раз объяснил тебе значение слова «срочно», – с укором произнес алхимик. – А теперь проходи.

Войдя внутрь, Канте проследил, как Фрелль запер за ним дверь, после чего разинул рот, увидев, в каком виде находится схолярий – не говоря уже про самого ученого.

«Что тут происходит?»

Обыкновенно в схолярии Фрелля царил идеальный порядок: книги аккуратно расставлены на полках, свитки лежат в пронумерованных ячейках, на рабочих столах ни пылинки. И Канте понимал, чем объясняется подобная опрятность. Помещение было забито от пола до потолка. Оно одновременно служило алхимику библиотекой древних манускриптов, научной мастерской и собранием диковин. Причудливые приборы, стеклянные, бронзовые, стояли на полках и столах, и нередко в них бурлили какие-то эликсиры и странные препараты. И хотя окна выходили на все четыре стороны, обыкновенно – как и сейчас – они были наглухо закрыты ставнями, чтобы сохранить в целости хранящиеся здесь ценнейшие трактаты. В то же время в помещении горело множество масляных светильников, их дрожащие огоньки, скрытые стеклом, освещали древние пергаменты.

Однако сейчас ничего этого не было.

– Что здесь произошло? – спросил Канте.

Не обращая на него внимания, Фрелль быстро прошел в глубь помещения, шурша черным одеянием, перетянутым в поясе алой лентой. Алхимик был вдвое старше принца и на голову выше его ростом. Его темно-рыжие волосы были забраны на затылке в хвостик. Обыкновенно лицо его было гладко выбритым, однако сейчас на щеках и подбородке темнела щетина. Его глаза, окруженные сеткой морщинок оттого, что он постоянно прищуривался, разбирая выцветшие чернила рукописей, глубоко запали. Казалось, Фрелль не спал несколько дней и из-за этого состарился на целое десятилетие.

– Иди со мной, – махнул алхимик рукой, приглашая Канте следовать за собой.

Принц прошел за своим наставником в середину помещения. Казалось, здесь прошелся ураган. Повсюду стояли стопки книг. На полу валялись разбросанные свитки. Почти все светильники выстроились на длинном столе, который отодвинули от стены и установили рядом с главным устройством схолярия – которое, судя по всему, находилось в эпицентре этой бури.

Канте остановился рядом с Фреллем у длинной бронзовой зрительной трубы посреди комнаты. Эта зрительная труба была привинчена к основанию на колесиках, а ее конец торчал в отверстии в крыше башни. Огромный прибор, вдвое толще бедра принца, был окаймлен полированными кристаллами и зеркалами, расположенными сложным узором.

Фрелль склонился над стопкой пергаментов, развернутых на соседнем столе. Почесав подбородок, он поднес руку к хрустальным чернильницам с чернилами разного цвета с торчащими в них перьями.