Тахира Мафи - Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня

– Нет! – Я трясу головой так, что мне становится дурно. – Нет. Никогда. Ты сумасшедший. Я не…

– Еще как да.

– Не буду я!

– Тебе придется начать… работать рано или поздно, – говорит Уорнер, пытаясь умерить свой голос. – Даже если не примешь мое условие, ты здесь по веской причине, Джульетта. Я убедил отца, что ты ценная фигура для Оздоровления, в два счета расколешь любых повстанцев, которых мы…

– То есть буду пытать их?

Он улыбнулся:

– Да. Прости меня. Я имел в виду – пытать. Ты поможешь нам пытать всех, кто к нам попадает. – Пауза. – Болевой метод, видишь ли, невероятно эффективен для получения информации от любого. А уж с тобой… – Он взглянул на мои руки. – Дешево и сердито. И быстро. – Он улыбается еще шире. – Если оставить тебе жизнь, ты будешь полезна минимум несколько десятилетий. Какое счастье, что тебе не нужны батарейки!

– Ты… ты… – задыхаюсь я.

– Скажи мне спасибо. Я вытащил тебя из этой гадостной дыры, из психушки, привел тебя, можно сказать, к власти. Я дал тебе все, что только нужно для удобства, комфорта. – Он устремляет на меня взгляд. – Теперь сосредоточься. Я хочу, чтобы ты отказалась от идиотской надежды жить, как все остальные. Ты вне нормы. Нормальной никогда не была и не будешь. Прими себя такую, как ты есть.

– Я… – сглатываю комок. – Я не… Я не… Я…

– Убийца?

– Нет!

– Инструмент палача?

– Прекрати!

– Ты сама себе лжешь.

Я готова уничтожить его.

– Ты всю жизнь прожила на грани безумия, верно? Люди называли тебя сумасшедшей, и ты понемногу поверила в это. Ты гадала, правы ли они. Думала, можно ли это исправить. Надеялась, что если еще немного постараться, стать лучше, умнее, то мир изменит свое отношение к тебе. Ты во всем винила себя.

Я задыхаюсь.

Нижняя губа дрожит помимо моей воли. Я не могу расцепить стиснутые зубы.

Не хочу отвечать, что он прав.

– Ты подавляла свой гнев, обиду, мечтала быть любимой, – говорит он, уже не улыбаясь. – А что, если я тебя понимаю, Джульетта? Что, если мне стоит доверять? Ты должна принять как факт: ты очень долго пыталась стать не тем, кто есть, но что бы ни делала, эти ублюдки вечно были недовольны. Их ничто не устраивало. Им в любом случае было плевать. – На секунду Уорнер кажется почти нормальным человеком. Секунду я хочу ему верить. Секунду я хочу осесть на пол и выплакать океан, затопивший горло. – Пора перестать притворяться, – говорит он еле слышно. – Джульетта… – Руками в перчатках он берет мое лицо с неожиданной нежностью. – Тебе не нужно больше пресмыкаться, в твоей власти всех их уничтожить, стереть с лица земли. Ты можешь владеть целым миром и…

Точно струя горячего пара из двигателя ударяет мне в лицо.

– Я никого не хочу уничтожать, – перебиваю я. – Я не хочу мучить людей.

– Да ведь они заслужили страдания! – Уорнер отступает с видом человека, отчаявшегося что-то объяснить. – Как можно не хотеть отплатить той же монетой, не мечтать отомстить?

Я медленно встаю, дрожа от ярости, хотя у меня подкашиваются ноги.

– По-твоему, если меня изолировали, отталкивали, превратили в изгоя… – Голос шел вверх с каждым словом, несдерживаемые эмоции вопили сквозь оболочку легких. – …то у меня нет сердца? Чувств? Ты решил, если я могу причинять боль, то стану это делать? Ты такой же, как все! Ты тоже считаешь меня чудовищем, как остальные. Ты совершенно не понимаешь меня.

– Джульетта…

– Нет.

Я этого не хочу. Я не хочу забирать у него жизнь.

Я не хочу быть чем-то для кого-то. Я хочу быть собой, выбирать свою жизнь сама, не становясь чудовищем. Слова зазвучали медленно и ровно, когда я сказала:

– Я ценю человеческую жизнь гораздо больше, чем ты, Уорнер.

Он открыл рот, но ничего не сказал – захохотал, качая головой.

– В чем дело? – спросила я, не сдержавшись.

– Ты назвала меня по имени, – ухмыляясь, отозвался он. – Ты еще ни разу не обращалась ко мне напрямую. Это означает, что в моей работе над тобой наметился прогресс.

– Я только что сказала, что не стану…

Он оборвал меня:

– Меня не интересуют твои моральные дилеммы. Ты просто тянешь время, отказываясь признавать очевидное. Это пройдет, я подожду.

– Я не отрицаю очевидного…

– Еще как отрицаешь. Идешь в отказ. Ты еще не знаешь, Джульетта, но ты ужасно скверная девчонка, – сказал он, с издевкой схватившись за сердце. – Как раз в моем вкусе.

Это положительно невозможно слушать.

– В моей комнате живет солдат, – сказала я, тяжело дыша. – Убери камеры, или я немедленно уйду отсюда.

Глаза Уорнера потемнели на долю секунды.

– А где твой солдат, кстати?

– Понятия не имею. – Очень надеюсь, что я не покраснела. – Это ты приставил его ко мне.

– Да. – Он сделал задумчивый вид. – Мне нравится смотреть, как ты смущаешься. Тебе при нем неловко, да?

Я вспомнила руки Адама на своем теле, его губы совсем близко от моих, запах его кожи, мокрой от обжигающего душа, под которым мы стояли вдвоем, и вдруг мое сердце будто кулаками застучало изнутри по ребрам, желая выпрыгнуть.

– Да, да, мне при нем очень неловко.

– А знаешь, почему я выбрал его? – вкрадчиво спрашивает Уорнер, и меня словно сбивает грузовик.

Адама специально отбирали.

В принципе логично: кого попало ко мне в камеру не подсадили бы. Уорнер ничего не делает просто так. Он наверняка знает, что мы с Адамом были знакомы. Он более жесток и расчетлив, чем я думала.

– Нет, – всасываю воздух. – Не знаю. – Выдыхаю. Нельзя забывать дышать.

– Он сам вызвался, – отвечает Уорнер, и я замираю, ошеломленная. – Сказал, что ходил с тобой в школу много лет назад, но ты, наверное, его не вспомнишь, он сильно изменился. Кент сплел весьма убедительную историю: будто бы очень рад узнать, что тебя изолировали. – Тут Уорнер наконец посмотрел на меня.

Мои кости, как кубики льда, звякают друг о друга, промораживая меня до самого сердца.

– Слушай, мне любопытно… Ты помнишь его?

– Нет, – солгала я помертвевшими губами. Я пытаюсь отделить правду от лжи, домыслов и измышлений, но фразы обвиваются вокруг горла.

Адам знал меня, когда входил в камеру.

Он знал, кто я.

Он знал мое имя.

Все это было ловушкой.

– Это открытие тебя… сердит? – осведомился Уорнер. Мне захотелось сшить его улыбающиеся губы в вечно угрюмую гримасу.

Я ничего не сказала, и от этого стало только хуже.

Уорнер сиял.

– Я, конечно, не рассказал, за что тебя поместили в психушку, считая, что эксперимент в психлечебнице не должен быть смазан лишней информацией, но Адам сообщил: ты всегда представляла угрозу для учеников. Всех предупреждали держаться от тебя подальше, хотя и не объясняли почему. Он сказал, что хочет поближе рассмотреть уродца, в которого ты выросла.