Джон Маррс - Code. Носители

– Это лечится?

– У многих со временем само проходит, память возвращается. Не помешало бы сделать МРТ, пролить свет на…

– Нет! – взорвалась Эмилия, напугав медперсонал.

Нельзя, никак нельзя дать заглянуть себе в голову – так твердил внутренний голос!

– Обследование безболезненное, не бойтесь. Я советую… – продолжил доктор, но Эмилия упорно замотала головой. – Гм, ладно. Мы к этому еще вернемся. Уж простите, долг велит.

– Извините, но я еще раз говорю: нет. Просто скажите, как мне вернуть память. Больше ничего не нужно.

– Панацеи нет, тут все индивидуально. Обследования подскажут, в какую сторону двигаться – гипноз, акупунктура, БОС-терапия, билатеральная стимуляция. Это все ненаучно, но вдруг поможет…

После ухода медиков у Эмилии на глаза навернулись слезы. Перспектива не вспомнить себя до конца жизни пугала до глубины души. Она было повернулась на бок, но ребра больно прострелило. Тогда сползла ниже и медленно подтянула колени к груди.

Действие обезболивающих быстро утянуло в сон, однако вскоре Эмилию резко разбудило чувство чужого присутствия. Кулаки машинально сжались – где опасность, кому дать отпор? – и в это мгновение взгляд выхватил посетителя. Рослый, с густыми бровями и тонкими губами; резкие скулы, миндалевидные глаза за очками в роговой оправе. Бейджа нет, планшета в руках тоже – не из персонала?

С облегченным вздохом он подступил к ее койке.

– Ну слава богу!

Затем нежно убрал волосы с ее лица и поцеловал в щеку.

– Вы что?! – возмутилась она, отпрянув.

Его брови озадаченно сошлись. Не такой реакции он ждал.

– Я… Извини. – Он отступил на шаг.

– Вы вообще кто? – спросила Эмилия.

– Ты меня не помнишь?

– Иначе не спрашивала бы!

– Я Тед. – Он напряженно улыбнулся. – Твой муж.

Комната погрузилась в непроницаемую тишину, будто мир за ее пределами канул в небытие. Время остановило свой бег в этом уголке Вселенной, где Бруно так мечтал остаться навсегда.

Он не мог оторвать взгляда от сына, сидящего в середине тускло освещенной комнаты. Большие-большие глаза Луи – единственное, что виднелось в полумраке – завороженно следовали за огоньками на стенах и потолке. Его рот застыл открытым в форме буквы «о» – признак расслабленного, спокойного состояния.

У отца же на душе было совсем наоборот.

Бруно отчасти успокаивало, что темнота скроет чувства на его лице – пусть даже Луи не в силах их различить. Он вышел в коридор и наткнулся на одну из воспитательниц вместе с практиканткой за спиной.

– Доброе утро, – начала Кэлли. – Мы как раз идем вас проведать.

Она опытным взглядом считала лицо Бруно и тут же велела практикантке проведать Луи в сенсорной комнате. Сама же увела Бруно в аудиторию для персонала. В глаза с порога бросилась белая доска с написанным: «Агрессия при аутизме, методы борьбы», и ниже – «Депрессия» и «Членовредительство». До боли знакомые слова.

– Вы считаете, что подвели сына, так? – начала она.

Бруно кивнул.

– Если вас это успокоит, через подобное проходят все наши родители, – добавила Кэлли.

– Я верил: как бы ни прижало, сына я ни за что не отдам в чужие руки. Не брошу. А в итоге взял и бросил!

– Ничего подобного. Вы поставили нужды Луи выше своих. Предоставить заботу о нем профессионалам – не значит бросить. У нас лучший в Эксетере интернат для детей с расстройствами аутического спектра. Луи двадцать четыре часа будет под присмотром специалистов, которые всю жизнь работают с такими детками. Ему тут понравится, обещаю.

– А что же через полгода? Больше я не смогу оплатить.

– Будем решать проблемы по мере их поступления. А пока что отведем Луи в его новую комнату?

Вернувшись к сыну, Бруно приобнял его за плечо и осторожно повел в одно из двенадцати отделений интерната. Мальчику предстояло делить жилой блок с двумя подростками и тремя круглосуточными воспитателями – по одному на ребенка. Двенадцатилетний Луи оказался самым юным среди соседей, но с наибольшими потребностями.

Первым в комнату вошел сын, затем отец. Спать Луи будет в одиночестве, но под непрерывным надзором камер с датчиками движения, чуть что готовых послать сигнал персоналу. Луи не разговаривал, а значит, и о недомогании сообщить не мог, поэтому под кожу запястья ему вживили биомонитор. Чтобы облегчить адаптацию, Бруно заранее разложил в ключевых местах комнаты игрушки сына. На подушке сидел его любимый плюшевый тираннозавр.

Луи с явным замешательством осмотрел комнату, недоумевая, почему его вещи здесь, а не дома. Спустя полминуты он стал барабанить пальцами по виску, что говорило о растущем беспокойстве. Отец достал из сумки телефон – самое доступное успокоительное средство.

– Мы не зря оставляли Луи здесь на пару минут каждый день. За несколько недель он привык к комнате, – сказала Кэлли. – Когда будете готовы, жду вас за дверью.

Бруно наблюдал, как Луи с немыслимой легкостью возится в телефоне. Разгадывал он, судя по всему, какую-то головоломку из слов и фигур, явно чересчур замысловатую для его возраста.

Луи умел удивлять отца.

– Что это у тебя там, дружище? – заглянув в экран, спросил Бруно.

Вскоре удалось уловить закономерность. Сын же в это время был уже на три шага вперед и давно сводил части в целое. Бруно с детства имел самую распространенную форму синестезии, персонификацию – цифры, буквы и даже дни недели для него обладали своими личностными характеристиками. Никто не знал, передалось ли это Луи, однако подобные головоломки он раскусывал с такой легкостью, что явно не только передалось, но и утроилось.

Посмотрев на Бруно, мальчик отдал ему телефон с решенной головоломкой и переключил внимание на коробку с «Лего» у окна. Мир пестрого конструктора подчас не отпускал Луи часами напролет. Намек был ясен: пора тебе уже, отец. Бруно не возражал. Все, чего ему хотелось, – услышать хоть слово на прощание.

Бруно примостился на краю одноместной кровати и обвел взглядом свое нынешнее жилище. Слева располагался кухонный уголок: впритирку плита, раковина да три шкафчика. Впереди стояли раскладной диван, телевизор, шкаф и комод. Не квартира – коробчонка с гостиную их прежнего семейного дома. Ванна и туалет – общие, в конце коридора, их приходилось делить с хозяевами тайской забегаловки на первом этаже.

Ничего общего с тем, что любил Бруно.

Дом и бо́льшую часть содержимого пустили с молотка в уплату просроченной ипотеки, расходов на адвоката и счета за интернат для Луи. Сына и жену вырвали из его жизни – прямо как волю к борьбе и веру в светлое завтра. Один только плюс оставался в море минусов: сын получит лучший уход из всех возможных за деньги.