Мэгги Стивотер - Сновидец. Призови сокола

– Я не буду это пить, – предупредил он.

Говорил он с акцентом. Возможно, немецким.

– Хотите?

Николенко без колебаний взяла у него стаканчик и одним плавным движением выплеснула кофе в мусорный бак.

– Всё. Свяжись с Локом, когда доберешься, Фарух-Лейн.

Не сказав больше ни слова, она ушла. Провидец посмотрел на мусорный бак, где встретил смерть его кофе, а потом на Фарух-Лейн.

Фарух-Лейн протянула руку новому подопечному.

– Кармен Фарух-Лейн.

Он пожал ей руку и старательно повторил ее имя, а потом представился новому опекуну:

– Парцифаль Бауэр.

Когда она открыла конверт, прямо в руки ей выскользнули два билета, радуясь свободе.

– Кажется, нам предстоит провести много времени вместе… в Вашингтоне.

Неплохое место, чтобы спасти мир. Не хуже любого другого.

Голос вернулся.

«Ты гадаешь, что тут настоящее.

Тебе нужны доказательства того, что это не какая-то подсознательная фигня.

Ты сомневаешься в реальности того, что видишь? Послушай: ты засыпаешь, тебе снятся перья, ты просыпаешься с вороном в руках – и еще спрашиваешь, реально ли это?»

Ронану снился голос Брайда, а еще ему снился Линденмер.

Линденмер, Линденмер.

Это было название из ненаписанного стихотворения. Оно не казалось опасным.

Линденмер, Линденмер. Это был лес или, скорее, нечто, в настоящее время имевшее форму леса. Ронан понимал, что оно очень долго существовало где-то в другом месте и лишь недавно потихоньку проложило себе путь в наш мир, на сей раз – в виде леса. Оно знало Ронана, он знал его – насколько их обоих, полных загадок, даже для самих себя, можно было познать.

Ронан любил Линденмер, а тот Ронана.

Бредя среди деревьев, он слышал где-то за ними голос Брайда. Возможно, Брайд был одним из огромных скрюченных дубов. Или маленькой мошкой, летавшей над головой. Или цветами, которые огибали упавшие веточки. Или он существовал только в подсознании Ронана.

– Линденмер, – сказал Ронан вслух. – Кто такой Брайд? Он настоящий?

Листья зашелестели. Получилось: «Ты знаешь».

Сквозь их шепот голос Брайда продолжал:

«Ты больше этого, больше вопроса «настоящее оно или нет». Ты вырос среди волков и забыл, что у тебя есть руки. «Настоящее» – это слово, придуманное для других. Выкинь его из своего словаря. Не хочу снова слышать, как ты его произносишь. Если ты видишь вымысел и просыпаешься с ним в руках, он становится фактом.

Понимаешь? Для тебя реальность – не внешнее условие. Для тебя реальность – это решение.

Но ты по-прежнему тоскуешь о реальности в том смысле, какой она имеет для всех остальных, даже если из-за этого твой мир становится меньше. Быть может, именно потому, что от этого твой мир становится меньше».

Ронан поднялся на поросший мхом пригорок. Свет здесь был мерцающим, насыщенным, золотистым, осязаемым. Он пропустил его сквозь пальцы, и свет пристал к коже – одновременно зрелище и ощущение. Ронан повторил:

– Я бы не спрашивал, если бы знал.

Деревья вновь пробормотали: «Сновидец».

Еще один сновидец? Здесь? Крошечное облачко светящихся мошек разделилось и окружило Ронана, который шагал, осматривая густой подлесок в поисках еще одного человека. Он знал, что сновидец может встретиться с ним в мире снов, но до сих пор это случилось лишь однажды. И тот, другой сновидец знал Ронана в реальном мире, прежде чем нашел его в ином.

К тому же теперь он был мертв.

Больше никто не знал, что Ронан сновидец.

И не должен был знать.

– Я тебе не верю, – сказал Ронан. – У меня вообще проблемы с доверием.

«Есть такая игра, в которую дети играют на асфальте. Называется «улитка». Рисуют мелком спираль на земле – это раковина улитки – потом делят ее на уменьшающиеся квадратики. Потом бросают камушек – туда, где он лежит, наступать нельзя. Потом прыгают на одной ноге по сужающейся спирали, стараясь не наступить в квадратик с камушком. Как ты понимаешь, чем больше камушков, тем труднее. И чем туже закручивается спираль. Цель – добраться до середины, не упав.

Вот во что мы с тобой сыграем».

– А может, я не хочу играть, – сказал Ронан.

Сонная прогулка, во время которой он прошел одновременно много и мало, привела его на поляну, которую пересекал глубокий черный ручей. Лежавшая на воде доска служила мостиком, а на ней стоял старинного вида мотоцикл, который гудел и был полон жизни. Позади него тонким дрожащим облачком висел выхлоп.

Адам часто говорил, что сменил бы свою машину на мотоцикл, если бы мог. Ронан подумал: «Эта штука бы ему понравилась». Мотоцикл и в самом деле немного напоминал Адама. Изящный, шероховатый, полный готовности.

Когда Ронан ступил на зависший над водой мостик, доска задрожала, но устояла. Ручей внизу представлял собой, скорее, эмоциональный факт, нежели физический – вода в нем была, но не мокрая, во всяком случае пока Ронан не обратил на нее внимания. Как всегда во сне.

Ронан положил руку на прохладное кожаное сиденье мотоцикла. С краю уже было вышито имя Адама. Ронан провел пальцами по вдавленному созвездию вышивки. Она казалась абсолютно настоящей.

«Каждый квадратик – испытание.

А в середине буду ждать я.

Первый квадратик…»

– Я не знаю, ты настоящий или плод моего воображения, – сказал Ронан. – Но я пытаюсь понять.

«Давай сначала разберемся с этим. Наглядный урок по части того, что реально, а что нет. Я занимаюсь сложением в уме, а ты хочешь, чтобы я показал черновик. Хорошо.

Первый квадратик: что такое реальность.

Первый квадратик: спроси у своего брата про Волшебный базар.

Первый квадратик: они будут шептать мое имя».

Ронан выкатил мотоцикл на берег, и плавучий мостик у него за спиной приподнялся на несколько дюймов. Тогда Ронан внезапно понял, что это не черная вода, а живые существа.

Они так и кишели.

– Блин, – сказал он.

«Прыгай, скачи, брось камушек, следующий квадратик.

Увидимся на той стороне».

Ронан проснулся.

Было утро.

До Ронана доносились типичные утренние звуки. Гудение электробритвы в дальнем конце коридора, музыка в другой комнате, шаркающие туда-сюда по старой лестнице ноги. Снаружи звучали астматические пневмомашины, гулко хлопали дверцы автомобилей, болтали студенты, ворчали грузовики, раздраженно вскрикивали гудки.

Он провел ночь в Кембридже.

Ронан смотрел на себя сверху.

Как будто был ангелом, созерцающим собственное тело. Духом. Призраком минувшего Рождества. В общем, тем, что витает над тобой и смотрит, как ты спишь. Мысли Ронана Линча смотрели на тело Ронана Линча.

Внизу он видел молодого человека на узкой общажной кровати, неподвижного, но тем не менее выглядевшего абсолютно готовым к бою. Две складки между бровей складывались в универсальный символ, гласивший: «Я тебя нагну». Открытые глаза смотрели в никуда. Адам уместился между ним и стеной, самозабвенно раскрыв рот. Волосы у него разметались по подушке.