Элоиза Джеймс - Парижский флёр

Итак, мы устроились в очаровательном доме в Нью-Джерси – с садиком, бредфордской грушей [5] Это грушевое дерево широко распространено в Северной Америке и используется только как декоративное. , двумя кабинетами и сорока книжными шкафами. Но теперь, по прошествии лет, лежа на кушетке и поправляясь после операции, я вдруг осознала, что у меня нет здесь близких друзей, которые могли бы заглянуть и подать мне чай. Люди, которых я любила, жили в Нью-Йорке. Они могли ринуться через мост и нырнуть в туннель, чтобы доставить мне билет в спа – но только в городе.

Мы нашли риелтора.

Глядя из окна гостиной на грушу, я также обнаружила острое желание сделать себе сюрприз. Мне хотелось жить минутой – но только не моей жизни, а жизни кого-то другого. Конкретнее – кого-то из обитателей Парижа. Положение профессора имеет много недостатков (например, мизерное жалованье), но к ним не относится нехватка свободного времени. Мы оба могли взять академический отпуск на год, так что оставалось лишь продлить загранпаспорта. Как только Алессандро узнал, что в Париже есть итальянская школа, которую могут посещать наши двуязычные дети, я повернулась спиной к грушевому дереву и купила новые портьеры на окна. Пустые места на поредевших книжных полках я заполнила розовыми вазами. Дом был продан через пять дней – и это при том, что рынок недвижимости еще никогда не был таким скверным. С нашими автомобилями мы расстались в последнюю очередь.

Лука и Анна, младшие члены нашей семьи, были отнюдь не в восторге от перспективы отъезда во Францию. Особенно их ошеломил тот факт, что из всей нашей семьи только Алессандро говорит по-французски. Хотя дети получили хорошие оценки по французскому, который три года изучали в школе, они действительно не могли объясняться на этом языке. Я пыталась утешить моих скептически настроенных чад тем, что неспособность понимать наших соседей придаст их пребыванию во Франции еще больше шарма. Возникла угроза неповиновения, и я сказала, что в их возрасте тоже терпеть не могла своих родителей. Внушать страх и провоцировать мятеж у своих отпрысков – прямой родительский долг.

Мы поцеловали на прощание друзей, дали обещания насчет Фейсбука и упаковали игрушки. Было закуплено большое количество одежды с логотипами, поскольку один осведомленный друг заверил нас, что демонстрация американских брендов обеспечит популярность в школе Леонардо да Винчи.

Нас ожидал Париж: целый год без лекций и кафедральных обязанностей – просто la vie parisienne.

В августе мы поселились в квартире на улице Консерватории. Эта улица, растянувшаяся на два квартала, славится музыкой, которая в теплые дни доносится из открытых окон консерватории. Мы оказались в девятом округе, в квартале, где проживает много эмигрантов. Там находится Фоли-Бержер, а японских ресторанов больше, чем я могла бы пересчитать.

Я строила великие планы написать четыре книги за время пребывания в Париже: научную книгу о драме якобитских мальчиков в 1607 году, пару любовных романов и один исторический. Но, несмотря на эти амбициозные замыслы, я часами гуляла, а когда дождь стучал в оконное стекло, читала книги в постели. Иногда я тратила две недели на решение кроссворда в «Нью-Йорк таймс», пытаясь каждый вечер найти ключ к разгадке, на что у Уилла Шортца [6] Редактор «Нью-Йорк таймс», заведующий отделом кроссвордов. , вероятно, ушло бы две секунды.

Довольно скоро я обнаружила один любопытный факт: если писатель не проводит несколько часов за клавиатурой ежедневно, то книга сама не пишется. Я всегда подозревала, что это так, но поскольку выросла в семье писателей (к тому же у нас не было телевизора), то у меня никогда не было шанса это проверить. Даже в бесславный период после колледжа я, вернувшись с работы, корпела над романом. Вспомните, что моя мать сидела в постели в хосписе, правя корректуру. По-видимому, праздность не входила в мою ДНК.

И тем не менее я писала только в Фейсбуке, создавая там что-то вроде хроники онлайн и дублируя ее в сокращенном виде в Твиттере. В конце каждого дня мои крошечные заметки падали со страницы Фейсбука, перемещаясь в Старую почту. Мое щебетание испарялось, столь же эфемерное и тривиальное и столь же сладостное и беззаботное, как наши дни в Париже.

Подборка из этих записок, скомпонованных и отредактированных (некоторые были расширены до коротких эссе), и составила эту книгу. В основном я сохраняла краткую форму, так как она лучше передает аромат моих дней в Париже. Это мимолетные впечатления, зарисовки.

В Париже у меня не было списков необходимых дел и крайних сроков сдачи книг, зато были прогулки в парке и визиты в рыбную лавку. Крайние сроки проходили, не нанося катастрофического ущерба моей писательской карьере. Я расслаблялась, свободная от студентов и заседаний кафедры; лень перестала быть страшным словом.

Я так и не научилась жить минутой, но узнала, что можно тратить минуты попусту – и при этом мир продолжит вращаться на своей оси.

Это был великолепный урок.

Мы провели лето в Италии, затем взяли напрокат машину и отправились в Париж. Я рисовала себе эту поездку как пресловутый «звездный час», прелюдию к целому году творческой свободы. Но на самом деле дети восприняли ее как шанс наверстать упущенное по части телевидения, которое теперь было доступно круглосуточно благодаря Интернету. «Взгляните, дети! – кричала я с переднего сиденья. – Справа от вас великолепный замок!» Единственным ответом был дикий хохот, вызванный остротами в адрес Рональда Рейгана из телевизионного шоу. А ведь их еще не было на свете, когда он был президентом!

Прошлую ночь мы провели у друзей, которым принадлежит сад киви в Чильяно, в северной Италии. Это окутанный туманом лес с рядами женских деревьев, отяжелевших от плодов, которые чередуются с бесплодными мужскими. В фермерском доме над кроватями имеются крюки, на которых подвешивают колбасы и сушат травы. Не выказывая ни малейшего уважения к традициям, Лука отпускал шуточки по поводу «мясных крюков» и умолял, чтобы ему разрешили ночевать в машине. Нам с трудом удалось скрыть от наших друзей, что он считает, будто их любимый дом на самом деле – склеп.

Когда мы снова оказались в машине – нам осталось преодолеть заключительную часть пути в Париж, Анна часами проигрывала неприличные звуки на своем айподе. Стараясь не обращать внимания на то, что моя десятилетняя дочь ведет себя так, будто ей вдвое меньше лет, я отвернулась к окну. Вдоль французского шоссе тянулись короткие вертикальные трубы, из которых высовывались ростки папоротников. Их «оборочки» напоминали мне кукол из моего детства – казалось, эти куклы прячутся в трубах, поджидая шанса проехаться автостопом, если подвернется подходящая семья.