Франц Бенгтссон - Рыжий Орм. Путь викинга

Так и получилось, что Орм стал первым, кто начал понимать, что им говорят, и единственным, кто мог ответить хотя бы одним-двумя словами. Поэтому он стал вожаком и толмачом для своих собратьев, так что приказы передавались через него; и ему приходилось многое выяснять для остальных, худо-бедно задавая вопросы тем из гребцов, что говорили по-арабски и кое-что знали. Хотя он был младшим из норманнов и рабом, как и все, но благодаря этому ощущал себя хёвдингом, ибо ни Крок, ни Токе ничего не усвоили из этого чужого языка; и потому Орм всегда говорил, что после удачи, силы и владения оружием для человека, попавшего в чужую страну, нет ничего важнее умения учиться.

На корабле было около пятидесяти воинов; гребцов же было всего семьдесят два, на восемнадцати парах весел. Со скамьи на скамью перелетал шепот о том, как бы освободиться, пересилить воинов и добыть свободу; но кандалы были крепки, а надзор неусыпен, и стража выставлялась всякий раз, едва они бросали якорь; и даже во время боя с вражеским кораблем выделялось несколько воинов, чтобы следить за невольниками и убивать всякого, кто выкажет беспокойство. Когда их выводили на берег в какую-нибудь из халифовых военных гаваней и запирали в клеть для рабов вплоть до выхода их судна в море, то и тогда они оставались под строгим наблюдением, и им никогда не дозволялось собираться всем вместе; и по причине всего этого несчастным уже казалось, что ничего больше их в жизни не ждет, кроме гребли до самой смерти или покуда какой-нибудь чужой корабль не одолеет их галеру и не вернет им, быть может, свободу. Но кораблей у халифа было много, всегда больше, чем у противника, и надеяться на последнее особенно не приходилось. Тех, кто пытался перечить и противиться, засекали плетьми до смерти или живыми выбрасывали за борт; но порой, если это были сильные гребцы, их просто оскопляли и вновь сажали на весла; а поскольку рабов никогда не подпускали к женщинам, то это наказание у них считалось наихудшим.

Даже на старости лет, повествуя о своем рабстве на галере, Орм помнил, где кто сидел из его соплеменников и даже из числа остальных гребцов; он помнил, кто за каким веслом сидел, и кто из гребцов умер, и кто пришел им на смену, и кого секли больше других. Он говорил, что ему нетрудно упомнить все это, потому что в снах он часто переносится на тот корабль и видит перед собой напряженные спины с рубцами от бича, и слышит стоны, и всегда тут же приближающиеся шаги надсмотрщика. Крепкий тес нужен был для его кровати, чтобы она не ломалась, когда Орм упирался ногами в изножие, гребя во сне; и он говорил, что нет большего счастья, чем проснуться и понять, что это только сон.

Впереди, за три пары весел до Орма, слева по борту, как и он, сидел Крок, но теперь это был уже совсем другой человек. Было ясно, и Орму и остальным, что участь галерного раба для него даже тяжелее, чем для них, потому что этот человек привык приказывать и много лет полагался на свою удачу. Теперь он был молчалив и редко отвечал, даже когда к нему обращались сидевшие поблизости соплеменники; а так как он по своей большой силе мог грести с легкостью, то сидел постоянно как бы в полусне и, казалось, все время размышлял о чем-то ином. Случалось ему промедлить, и его весло ударяло не в такт с остальными; тогда на него сыпались удары надсмотрщика. Но никто не слыхал от него ни жалобы, ни произнесенных шепотом проклятий; он опять брался за весло и попадал в такт, но продолжал задумчиво глядеть вслед уходящему надсмотрщику, как следят за улетевшей осой, которой уже не поймать.

Товарищем Крока по веслу был человек по имени Гунне; он все жаловался, что ему достается много ударов заодно с Кроком, но мало что слышал в ответ на свое ворчанье. Но наконец однажды, когда надсмотрщик больно ударил их обоих, и причитания и злоба Гунне были особенно сильны, Крок глянул на него, будто впервые увидел, и сказал:

– Потерпи, Гунне, не долго тебе осталось терпеть от меня докуку. Я хёвдинг и не создан для такого, но мне покуда надо управиться еще с одним делом, если мне достанет для этого моей удачи.

Больше Крок ничего не сказал, и что за дело он надумал, Гунне так и не удалось из него вытянуть.

Прямо перед Ормом сидели два человека, по имени Халле и Эгмунд; они много толковали между собой о славных прошлых днях, о пище и пиве, и о девушках у них дома, и придумывали различные способы смерти для надсмотрщика, но как добраться до него, не знали. Сам Орм сидел на одном весле с темнокожим чужестранцем, которому за какое-то преступление отрезали язык; он проворно управлялся с веслом и плеть касалась его редко, но лучше бы Орму сидеть рядом с земляком или хотя бы с человеком, который может разговаривать. Худшим же, по мнению Орма, было то, что безъязыкий, который не мог разговаривать, мог зато кашлять, причем таким кашлем, страшнее которого Орму не приводилось слышать; лицо его делалось тогда серым, и он бился, как рыба на песке, и вид имел такой жалкий, что казалось, долго не протянет. Это заставляло Орма тревожиться за собственное здоровье. Ибо хоть жизнь гребца на галере не стоила в его глазах особенно дорого, но умирать от кашля ему тоже не хотелось, и он понял это, едва услышав перханье безъязыкого. Орм расстраивался от этих мыслей и хотел бы, чтобы Токе был поближе.

Токе сидел сзади через несколько весел, и переговариваться друзьям удавалось очень редко, когда их сводили на берег с корабля или вели назад на борт, потому что в доме для невольников их держали связанными по четверо в маленьких клетушках, в том же порядке, как они сидели на веслах. Токе не изменил своего нрава и всегда находил повод посмеяться; у него часто случались препирательства с напарником по веслу, человеком по имени Тюме, который, на взгляд Токе, недобирал своей доли работы, зато перебирал ее в еде; и он сочинял нид, то о Тюме, то о надсмотрщике, и распевал их вместо весельной песни, так чтобы Орм и прочие его слышали.

Но всего более был он озабочен поиском какого-нибудь способа освободиться; и когда он впервые смог переговорить с Ормом, то сказал, что у него уже почти готов хороший план: все, что ему нужно, это подходящая железка. Ею он надеется вскрыть одно из звеньев цепи; делать это надо темной ночью, когда корабль будет стоять в гавани и все, кроме стражи, уснут; тогда один за другим, потихоньку передавая друг другу железку, они сумеют освободиться. Когда же северяне будут свободны, надо будет в темноте передушить всю стражу, не подымая шума, и забрать оружие; а уж сойдя на берег, они найдут, чем заняться дальше.

Орм сказал, что план этот хорош, вот только бы его выполнить; и при удушении стражи, если против ожиданий до этого дойдет, он готов помочь. Но где раздобыть железку? И как им, нагим и под неусыпным надзором, сохранить ее на борту незамеченной? Токе вздохнул и сказал, что тут есть о чем подумать; но лучшего плана пока не предвидится, и надобно выжидать время и надеяться на счастливый случай.