Эмилио Сальгари - Корсары Южных морей (сборник)

И боцман устремился вверх по веревке. Малыш Флокко последовал за ним.

– Клянусь Иль-де-Ба, – вполголоса проговорил старый моряк, когда они выбрались в садик из колодца, – не нравится мне эта тишина… Что, если они схватили хозяина? А может, и вовсе отправили вдогонку за папашей, который слишком налегал на виски… Не тем будь помянут.

– Н-да, – отозвался марсовой, – что-то и мне неспокойно. Держи пистолет и саблю наготове.

– Покомандуй мне тут! И без тебя знаю, когда надо будет спустить курок и пойти на абордаж.

Тем же узким и темным коридором бравые моряки проникли в залу, сейчас совершенно пустую, остановились, насторожив слух. Сверху до них доносились незнакомые голоса.

Призывно махнув рукой Малышу Флокко, боцман взошел по лестнице на второй этаж. В комнате, которую хозяин таверны отвел морякам, четверо красномундирников, бранясь, обшаривали постели.

Каменная Башка с решительным видом ступил в спальню.

– Что это вы здесь делаете? – прогремел его зычный бас. – Кто вы такие и что вам нужно в моей таверне?

Англичане в изумлении переглянулись. Наконец один из них ответил вопросом на вопрос:

– А ты кто такой?

– Здешний хозяин, – дерзко соврал боцман.

– Это ты-то?

– Я.

– Да ведь здешнего хозяина уже расстреляли!

– Как это? За что?!

– За измену!

– Ах вы, мерзавцы! Сюда, Малыш Флокко! Размажем их по стенке!

Юный марсовой вооружился тяжеленным дубовым табуретом, стоявшим у стены.

Миг – и корсары, свирепые, как дикие звери, кинулись на стражу, осыпая красномундирников ударами, способными вышибить дух из любого. Не прошло и минуты, как злополучные солдаты уже валялись на полу, недвижимые и бесчувственные.

К счастью для моряков, постоялый двор «Тридцать бизоньих рогов» располагался на отшибе, позади лабиринта пустынных полуразрушенных улочек, так что корсарам удалось поквитаться со стражниками без всякого вмешательства со стороны.

– Похоже, мы спровадили их на тот свет, – подвел итог схватке Каменная Башка, оглядев бездыханные тела. – Смерть англичанам!

И боцман поспешил покинуть таверну вместе с товарищем, продолжавшим сжимать в руке ножку табурета.

На безлюдные улицы опустилась ночь, черная как деготь, по которому соскучился боцман. Двери немногих не покинутых хозяевами домов были накрепко заперты на все замки и засовы. В глухом пугающем мраке не слышалось ничего, кроме свиста выпущенных американцами снарядов.

Моряки припустили бегом и вскоре добрались до Оксфорд-мэншн. Только здесь они притормозили, чтобы перевести дух, и с улыбкой переглянулись.

– А славно мы их отделали! – похвалился боцман.

– Мокрого места от них не оставили! – поддержал Малыш Флокко. – А эти-то олухи уже раскатали губу. Думали небось, что меня, считай, повязали и вздернули.

– Как говорил мой покойный дед, победа всегда должна оставаться за флотом, и это чистая правда.

– Неужели они и вправду расстреляли беднягу-трактирщика?

– Да ты, как погляжу, еще дурнее их, Малыш Флокко. Неужто поверил тому, что набрехали эти псы? Расстрелять трактирщика? Да это курам на смех! Такой чести удостаиваются только солдаты.

– Значит, они надели на него пеньковый воротник.

– Вот уж не поверю, – отвечал невозмутимый бретонец. – Может, схватить его и схватили. Так, на всякий случай. Но за что отправлять на виселицу безобидного малого, который против англичан не бунтовал и никаких козней не строил? Достаточно взглянуть на его глупую физиономию, чтобы понять: он тут сбоку припека.

– А что же нам-то теперь делать?

– Видишь этот домик, выкрашенный красным? Там живет палач. Как я погляжу, и свет горит в окошке. Должно быть, хозяин готов принять гостей.

– И что, по-твоему, мы станем с ним делать? Назад в таверну нам пути нет.

– А про заброшенный каземат, где мы оставили англичанина, забыл?

– Хочешь оттащить палача туда?

– По крайней мере, пристроить там на первое время.

– И под каким предлогом ты хочешь к нему постучаться?

– Оставь это мне, – махнул рукой боцман. – В Иль-де-Ба простаков сроду не водилось.

Каменная Башка решительно подошел к дому и, взявшись за дверной молоток, громко постучал.

После третьего удара изнутри ответили:

– Кто там?

– Друзья! – не стал изощряться Каменная Башка. – Открывай.

За дверь послышались тяжелые шаги, как видно спускавшиеся по лестнице, дверь отворилась, и в проеме показался очень широкий в плечах кряжистый коротышка с лампой в руке. Половину лица его скрывала густая рыжая борода.

– Кто такие? – спросил он, дохнув на бретонца тяжелым перегаром.

– Моряки.

– И что вам от меня нужно? – спросил находившийся в изрядном подпитии палач.

– Хочу предложить выгодное дельце.

При этих словах на желчной физиономии бостонского палача появилась кривая ухмылка.

– Выгодное дельце? – с сомнением выговорил он. – С вашими делами я закончу в канаве.

– Отчего бы тебе не впустить нас в дом? Или ты боишься?

– Боюсь? Я? Напротив! Это никто из местных не смеет перешагнуть порог моего дома, словно я прокаженный! Бывает, что я месяцами не вижу человеческого лица. К тому же выходить мне запрещено.

– Ну так вот тебе сразу два человеческих лица. И довольно-таки приятных.

– Да уж вижу, – отозвался палач, поднимая лампу повыше, чтобы лучше разглядеть незваных гостей. – Ладно, проходите. Проклятое одиночество меня доконает.

Палач закрыл за посетителями дверь, и те оказались в тесной комнатушке, посреди которой стоял неказистый стол и несколько покосившихся стульев. Повсюду валялись обрывки веревки с петлей на конце.

Палач, как видно, собирался напиться: на столе красовалось две бутылки, от которых исходил резкий запах дешевого бренди.

Пододвинув к столу пару стульев, он достал две оловянные кружки.

– Выпьете со мной? – спросил он моряков.

– Наливай, – не стал ломаться бретонец и, отведав дрянного пойла, продолжил: – А правду ли говорят, будто веревка, на которой кого-нибудь повесили, приносит удачу?

– Говорить говорят, однако меня она удачливей не сделала. А этого добра здесь, если не ошибаюсь, больше семи десятков.

– Это вы стольких на тот свет отправили? – слегка отшатнувшись, спросил Каменная Башка. – Немало.

– Да уж, – вздохнул палач. – Только моей вины в том никакой нет. Мне велят повесить, и я исполняю приговор. Таково мое ремесло, мой хлеб. К тому же осужденный так и так обречен умереть.

– И всегда по заслугам?