Мэри Нортон - Добывайки (сборник)

– Честно… – начала Арриэтта и снова рассмеялась. – Неужели ты на самом деле думаешь… ты только представь себе, что бы было тогда на свете! Такие огромные стулья… я их видела. Представляешь – делать такие стулья для всех! А материя на одежду?.. Её понадобились бы целые мили… А огромные дома… такие высокие, что и потолка не видно… а огромные кровати… А еда!.. Сколько понадобилось бы еды! Целые озера супа, трясины желе, горы мяса и овощей!

– А вы разве не едите супа? – спросил мальчик.

– Конечно, едим, – засмеялась Арриэтта. – У моего папы был дядя, у которого была лодочка, и он катался в кастрюле с бульоном и подбирал всё, что там плавало зря. А иногда забрасывал удочку на дно, чтобы подцепить кусочек костного мозга. Но потом кухарка заподозрила неладное, когда ей стали попадаться в супе согнутые булавки. Однажды он чуть не потерпел крушение, когда налетел на затонувшую сахарную кость. Дядя потерял вёсла, в лодке сделалась течь, но он закинул удочку на ручку кастрюли и подтянулся к её краю. Сколько там было бульона!.. Дна не видно! А кастрюля! Я хочу сказать, такие громады скоро всю бы землю объели… ничего бы не осталось. Вот почему хорошо, говорит папа, что они вымирают… «Нам много не надо, говорит папа, несколько штук – и всё, чтобы нас обеспечить. Хорошенького, говорит он… – она приостановилась, стараясь вспомнить слова отца, – понемножку». Он говорит…

– Погоди, – прервал её мальчик, – что значит «нас обеспечить»?

И Арриэтта рассказала ему о том, как они добывают то, что им нужно, какая это трудная и опасная работа. Она рассказала ему о кладовых в подполье, о подвигах Пода в его молодые годы, о его ловкости и мужестве; описала те далёкие времена, ещё до её рождения, когда Под и Хомили были богаты и у них была музыкальная табакерка, покрытая золотой филигранью, и крошечная птичка, сделанная из пёрышек зимородка, вылетавшая из табакерки, – она хлопала крылышками и пела песенку, и кукольная мебель, и малюсенькие стаканчики из зелёного стекла, серебряный чайник из горки в гостиной, атласное покрывало и вышитые простынки… «Они у нас до сих пор есть, – сказала Арриэтта, – это Её носовые платки…» Она, как мало-помалу догадался мальчик, была тётя Софи наверху. Он узнал, как Под добывал вещи в Её спальне, пробираясь при свете камина среди безделушек на туалетном столике; он даже залезал наверх по пологу и расхаживал у Неё по одеялу. А Она следила за ним глазами, а иногда даже разговаривала с ним, потому что, объяснила Арриэтта, каждый день в шесть часов вечера Ей приносили графинчик доброй старой мадеры, от которой к полуночи не оставалось ни капли. Никто её не винил, даже Хомили, потому что, как говорила Хомили, у Неё, бедняжки, так мало осталось удовольствий в жизни. И после первых трёх рюмок, объяснила Арриэтта, Она не верила ничему, что видели её глаза!

– Она думает, что папа вылезает из графина, – сказала Арриэтта. – Когда-нибудь, когда я стану постарше, он и меня возьмёт к Ней, и Она подумает, что я тоже вылезла из графина. Ей это будет приятно, говорит папа, Она к нему привязалась. Однажды он взял к Ней маму, и тётя Софи очень обрадовалась и потом всё спрашивала, почему мама больше не приходит, и говорила, что ей разбавляют мадеру водой, потому что один раз она видела маленького мужчину и маленькую женщину, а теперь видит лишь одного мужчину.

– Хорошо бы, если бы она и про меня думала, что я вылез из графина, – сказал мальчик. – Она учит меня писать, диктует мне диктанты. Я вижу её только по утрам, а по утрам она сердитая. Она посылает за мной, смотрит, чистые ли у меня уши, и спрашивает миссис Драйвер, выучил ли я урок.

– А на что похожа миссис Драйвер? – спросила Арриэтта. (Как восхитительно было разговаривать вот так, небрежно, о миссис Драйвер!.. Как храбро с её стороны!)

– Она толстая, у неё растут усы, и когда она купает меня, она изо всей силы трёт мочалкой по синякам и ссадинам и говорит, что – дай только срок! – отшлёпает меня туфлей. – Мальчик выдрал пук травы и стал его разглядывать. Арриэтта заметила, что губы его дрожат. – А моя мама очень хорошая, – продолжал мальчик. – Она живёт в Индии… А почему вы потеряли все свои богатства?

– Понимаешь, наверху, в кухне, лопнул кипятильник, и наш дом залило горячей водой. Все вещи прибило к оконной решётке. Папа работал день и ночь не покладая рук. Сначала в горячей воде, потом в холодной. Пытался спасти имущество. Это было в марте, и внизу был ужасный сквозняк. Папа простудился и заболел: он не мог больше ходить наверх. Поэтому работать пришлось дядюшке Хендрири и другим, и мама отдала им все наши вещи одну за другой за их труды. Птичка из музыкальной табакерки испортилась от воды, пёрышки выпали, и наружу вылезла колючая пружина. Папа поставил пружину на дверь, чтобы та плотней закрывалась и не было сквозняка, а пёрышки мама приладила к своей кротовой шляпке. Потом родилась я, и папа снова стал добывать. Но теперь он быстрее устаёт и не любит лазать по портьерам, особенно когда оторваны бомбошки…

– Я ему немного помог, – сказал мальчик, – тогда, с чашкой. Он весь дрожал. Я думаю, он испугался.

– Папа испугался?! – сердито воскликнула Арриэтта. – Испугался тебя?!

– Может, он не любит высоты? – сказал мальчик.

– Он любит высоту, – возразила Арриэтта. – Чего он не любит – так это портьер. Я же тебе сказала. Он от них устаёт.

Мальчик сидел на корточках, задумчиво жуя травинку.

– Добывать – вы так это называете? – сказал он наконец.

– А как иначе это можно назвать? – спросила Арриэтта.

– Я бы назвал это – красть.

Арриэтта рассмеялась. Она смеялась до упаду, до слёз.

– Но нас же зовут – добывайки, – объяснила она, – как вас – человеки – или как там? Мы часть этого дома. Ты ещё скажи, что камин крадёт уголь у ведёрка для угля.

– Тогда что такое воровство?

У Арриэтты сделался серьёзный вид.

– Предположим, дядя Хендрири добыл часы с изумрудами с Её туалетного стола, а папа забрал их и повесил у нас на стене. Вот это воровство.

– Часы с изумрудами! – воскликнул мальчик.

– Неважно что; я сказала «часы», потому что у нас висят такие часы в столовой, но их папа добыл своими руками. Это может быть что угодно – кусок сахара хотя бы. Но мы никогда ничего не воруем.

– Только у людей! – сказал мальчик.

Арриэтта снова рассмеялась. Она до того досмеялась, что ей пришлось спрятать лицо в цветок.

– Ой, умора! – чуть не плача от смеха, сказала она. – Ну и чудак же ты! – Она подняла глаза на его недоумевающее лицо. – Людей нарочно сделали для добываек… как хлеб для масла!

Мальчик несколько минут сидел молча. Под порывом ветра зашелестели вишни, закачались розовые цветы.