Сергей Жадан - Депеш Мод (ru)

В комнату вбегает кто-то из администрации, все, – кричит, – пошли, пошли, скорее, время начинать, и они начинают подниматься и выползают в коридор, идут друг за другом, дожевывая хлеб, добивая папиросы, Какао тащится за ними, они переходят какими-то закоулками, всюду стоят щиты с агитацией, на стенах висят огнетушители, наконец они выходят на свет, кто-то поворачивается к Какао и говорит – давай, друг, подожди нас тут, хорошо? мы недолго. А сколько это продлится? – спрашивает Какао, да пару часов, может, немного дольше, давай, – сядь вон под стенкой и подожди. А можно я послушаю? – спрашивает Какао, послушай, – говорит кто-то, – послушай, но в принципе тут не очень интересно – так, хуйня полная. Какао остается только поверить им на слово.

Зал забит, собралось больше двух тысяч человек, кто пришел позже – стоят в проходах, толкаются под сценой, публика стремная – студенты, пенсионеры, военные, инвалиды, инвалидов особенно много, ну это понятно, есть даже бизнесмены, в костюмах ядовитых цветов, ну и так далее. Когда они выходят, зал радостно взрывается, инвалиды начинают кричать какие-то свои мантры, им машут руками, улыбаются, даже пара букетов полетела на сцену, они выходят и не спеша берут в руки инструменты, подключаются, кто-то что-то показывает звуковикам, мол, прибавь мне, кто-то открывает бутылку с минералкой, народ продолжает скандировать, устраивая себе небольшой праздник, но они не слишком на это ведутся, все понимают, в чем тут дело, кто тут на самом деле главный и чем все это закончится, и когда разогретые инвалиды начинают петь хором, и на них уже почти никто не обращает внимания, появляется он -

Преподобный Джонсон-и-Джонсон, солнце на затуманенном небосклоне нового американского проповедничества, звезда самых массовых приходов на всем Западном побережье, лидер Церкви Иисуса (объединенной), поп-стар, который вправляет мозги всем, кто этого жаждет и кто пришел к нему в это летнее дождливое утро, просто среди недели, преподобный Джонсон-и-Джонсон плевать хочет на все эти условности, он не старовер какой-нибудь, чтобы отправлять свои службы только по выходным, что за говно, говорит он, что за старообрядное говно, и все с ним соглашаются. Он приехал в город пару недель назад, во всяком случае так написано в пресс-релизе, который раздают всем на входе, снял киноконцертный зал на месяц вперед, набрал музыкантов, и вот уже четвертый день ебошится тут, проповедуя аборигенам слово божье, аборигенов набивается каждый раз все больше, преподобный имеет фантастических агентов, все городские газеты еще за месяц до его приезда начали про этот приезд писать, листовки с его улыбчивым американским еблом раздавались на заводах, базарах и в банках, в первый же день по приезде он дал интервью на самом популярном городском тиви, и к огромному удивлению зрительской аудитории даже говорил на более-менее пристойном государственном языке, набирая трехочковые просто на пустом месте, говорил, что имеет местные корни, но вообще является васпом, то есть стопроцентным белым из Техаса, неудивительно, что преподобного обсуждал весь город, во время первой проповеди в зале было несколько телекамер, все более-менее оперативные каналы считали необходимым сказать, что первая проповедь преподобного Джонсона-и-Джонсона, про которую так долго говорили большевики, произошла, все клево, дорогие харьковчане, вы просто должны это увидеть, тем более – вход халявный, плюс всем раздают бесплатные календарики с физией преподобного, службы будут проходить каждый день до конца июня, начало в десять, тринадцать и семнадцать ноль-ноль, без выходных.

И вот уже четвертый день подряд он стрижет купоны, произнося по три проповеди в день, у него тут уже свои фанаты, они преданно реагируют на каждое сопливое всхлипывание преподобного, переведенное для них какой-то теткой в сером официальном костюме, которая работает у преподобного переводчицей и которая его, кажется, не понимает, во всяком случае переводит она что попало, а самому преподобному, видимо, просто впадлу ее корректировать, видимо, откровение божье накрывает его с головой, его просто прет во время проповеди, на него даже начали ходить плановые, они по-своему понимают старика, этовроде такая всемирная солидарность всех обколбашенных придурков, которым в той или иной мере, каждому по-своему, конечно, открываются божественные тайны, вот их вместе и прет, а тут еще и музыка звучит.

Музыку играют именно они, преподобный провел среди них тщательный кастинг, выбрав в основном студентов консерватории, только Малой Чак Бэри был из панков, его преподобный взял за чувство ритма, вообще для него образование не было определяющим, главное, чтобы они хорошо выглядели на сцене, ну, там, никаких евреев, никаких монголов, ни в коем случае чтобы не черные, короче, настоящий фашистский ублюдок, но народу нравится.

Преподобный накручивает себя в гримерке, глотает какие-то таблетки, пьет много кофе без кофеина и громко цитирует что-то из холи байбла, заставляя переводчицу повторять, переводчица понуро молчит, преподобного это заводит еще больше, у него уже первые приступы божественного откровения, у него это как срачка, его просто разрывает, и все тут. Заходит кто-то из администрации, пора, говорит, пора идти, народ уже ждет, преподобный хлебает из большой пластиковой кружки свой беспонтовый кофе, обливает им свою белоснежную рубашку, шит, говорит, факин шит, переводчица пробует перевести это чуваку из администрации, но тот только отмахивается. Ладно, говорит преподобный, придется застегнуться на все пуговицы, будем как устрицы или как моллюски, как осьминоги, одним словом, все мы под богом ходим, добавляет он и выходит в коридор. За кулисами, под самой сценой, преподобный на мгновение задерживается, его внимание привлекает полноватый юноша в песочном костюме, ничего себе юноша, думает преподобный и на мгновение притормаживает. Ты кто? спрашивает он, и в закулисных сумерках на мгновение взблескивает корпус его наручных часов, Какао замираети на мгновение теряет дар речи, что же ты молчишь? не терпится преподобному, у тебя есть имя? Какао кивает своей большой головой, но имя не называет. Ну ладно, теряет преподобный остатки терпения, велика любовь господня, пусть она ляжет и на таких ебанатов, как ты, переводчица хочет это перевести, но преподобный перебивает ее – потом-потом, говорит он, и идет на сцену, тяжко неся над собой желтый неопалимый нимб.

Какао обалдевше смотрит на то место, где стоял преподобный, долго приходит в себя и ватными ногами идет искать сортир, наконец находит, из последних сил открывает двери, вползает внутрь и начинает блевать. Я давно заметил – он когда нервничает, когда у него стрессы или что еще, он обязательно блюет, просто беда какая-то, когда начинается сессия, к нему лучше вообще не подходить, такой человек. «Господи, – думает Какао, – о господи. Неужели это правда я, неужели это правда ко мне только что подходил этот человек? Не может быть, я, конечно, знаю себе цену, у меня хорошие друзья, у меня мама в библиотеке работает, меня в Макеевке неплохо знают и в Меловом, но чтобы так! Не знаю даже, что и подумать», – думает он и снова начинает блевать. «Как же так, – думает он, отплевавшись, – это же кому расскажу – не поверят. Скажут, что ты трусишь. Блин, сам себе не верю – жил как жил, честно делал свое дело, никому не мешал, никого не подставлял, может, это и есть благодать господня. Иначе как, как – просто не понимаю, как так случилось, что ко мне, прямо ко мене, непосредственно, вот так взял и подошел человек, У КОТОРОГО НА РУКЕ ПОЗОЛОЧЕННЫЙ РОЛЕКС!!!»