Лори Спилман - Жизненный план

– Всем привет. – Из микрофона раздается пронзительный визг и заглушает мой дрожащий голос. Сидящие за ближайшими к сцене столиками вскрикивают и закрывают уши руками. Беру микрофон в руку. – Извините. Я первый раз на сцене. Не ожидала, что микрофон станет меня перебивать. – Нервно хихикаю и украдкой смотрю на своих друзей.

Брэд дергает коленом, словно у него тик. Шелли пристраивает камеру.

– Э-э… вы… вы, должно быть, ожидали увидеть парня, когда услышали имя Брет. Со мной такое часто происходит. Это не жизнь – вернее, сложно жить с мужским именем. Не представляете, какими вредными бывают дети. Я бежала домой из школы, рыдала и умоляла моего брата Джо Энн всех побить.

Тайком оглядываю толпу слушателей, ожидая увидеть улыбки и услышать смех. Но единственное, что мне достается в награду, – приглушенные смешки Меган.

– Да, – произношу я, – моего брата Джо Энн.

– Не смешно! – кричит кто-то пьяным голосом.

Задыхаюсь, словно меня силой ударили в живот.

– Э… вы не представляете, сколько мучений и насмешек я вынесла из-за своего имени в католической школе. К-кто из вас продукт воспитания католической школы?

Раздаются редкие хлопки, но и это приободряет.

– М-монахини в моей школе были такими строгими, что перерыв на несколько минут после обеда, чтобы зайти в комнату для девочек, казался нам настоящими каникулами.

Брэд, Меган и Шелли громко смеялись именно над этой фразой. Однако остальная публика молчала, некоторые смотрели на меня с вежливой улыбкой, другие поглядывали на часы и нажимали кнопки мобильных телефонов.

– Переходи к главному! – выкрикивает кто-то из толпы.

У меня такое ощущение, что меня сейчас стошнит или, того хуже, я разревусь прямо на сцене. Перевожу взгляд на электронные часы, вмонтированные в пол сцены. Прошло только две минуты и четыре секунды. Бог мой, у меня остается еще пять минут! И что делать? Господи! Я ни одной шутки не помню. Холодея от ужаса, вытираю потные ладони о джинсы и лезу в задний карман в надежде еще спастись.

– Святые угодники, шпаргалка! – Голос с задних рядов. – Ты издеваешься?

Чувствую, что у меня дрожат губы.

– Вернемся в школу Святой Марии…

По залу проносится стон:

– Хватит этих католических шуток!

Руки трясутся так, что я с большим трудом удерживаю листок.

– Дело не только в том, что это была католическая школа, это была школа для девочек. Камера пыток для одного за двоих.

Слышу пренебрежительные возгласы. Борясь со слезами, пытаюсь разобрать текст. Господи, помоги мне! Чтобы немного развеять скуку, люди начинают громко переговариваться. Некоторые проходят в бар или удаляются по другим надобностям. Пьяница за ближайшим столиком откидывается на спинку стула, сжав в пухлой руке бутылку.

– Следующий! – кричит он, указывая пальцем на сцену.

Жесть! Что я здесь делаю! Оглядываюсь, готовая сбежать, но, повернувшись, вижу глаза Брэда.

– Наплевать на него, Б. Б., – выкрикивает он. – Продолжай!

В этот момент я испытываю к Брэду такую страстную любовь, что едва сдерживаю порыв броситься вниз со сцены и обнять его. И задушить. Ведь это из-за него – и мамы, конечно, – я оказалась в такой глупой ситуации.

– Ты сможешь. Ты почти у цели.

Преодолевая желание бежать без оглядки, поворачиваюсь к публике – этим варварам, решившим, что наступил антракт.

– Монахини… они делали все, чтобы сохранить в нас, девочках, чистоту мыслей.

Меня никто не слушает, даже группа поддержки. Меган болтает с парнем за соседним столиком, Шелли отправляет сообщение. Никто даже не смотрит на меня, кроме Брэда. Ловлю его взгляд, и он кивает.

– В классной комнате у нас висело распятие. И сестра Роуз, – тру пальцами разболевшееся горло, – сестра Роуз прикрепила штаны поверх набедренной повязки Христа.

– Еще двадцать секунд, Б. Б.! – кричит Брэд.

– Моя подруга Кеси… закрывала глаза, даже когда меняла подгузники новорожденному мальчику.

– Сядь на место, леди! – кричат из зала. – Твои шутки нас достали.

Брэд начал обратный отсчет.

– Семь, шесть, пять…

Наконец он показывает «ноль». Резким движением вставляю микрофон в гнездо на стойке. Брэд восторженно жестикулирует. Едва спустившись со сцены, попадаю в его объятия. Вырываюсь и мечусь в поисках выхода.

Свежий ночной воздух обжигает легкие при каждом вдохе. Заливаясь слезами, пробираюсь к стоянке и, с трудом разбирая дорогу, иду к машине. Опираюсь на крышу и опускаю голову.

Через секунду на плечо ложится чья-то ладонь.

– Не плачь, Б. Б. Ты смогла. Все кончено. – Брэд успокаивает меня и гладит по спине.

– Это же провал! – Силой ударяю кулаком по жестяной крыше, резко поворачиваюсь и смотрю прямо ему в глаза. – Я же говорила тебе, что не умею смешить людей.

Брэд обнимает меня, а я не сопротивляюсь.

– Черт бы побрал эти мамины идеи, – бормочу я в его шерстяной шарф. – Я стала посмешищем – о нет, даже не посмешищем… надо мной даже из жалости никто не смеялся.

Брэд делает шаг назад и извлекает из нагрудного кармана розовый конверт.

– Позволим Элизабет высказаться в свое оправдание?

Утираю нос тыльной стороной ладони.

– Ты отдашь мне письмо?

Он смахивает слезу с моей щеки и улыбается:

– Полагаю, ты заслужила. В столь важный момент.

Мы садимся в мою машину, и я первым делом включаю печку. Сидящий на пассажирском месте Брэд вскрывает конверт и приступает к чтению:

– «Дорогая Брет!

Ты расстроена из-за провала? Какие глупости».

– Что? Она знала?

– «С чего ты взяла, что все должно было получиться идеально? Даже я не очень в этом уверена. Где-то на жизненном пути ты потеряла данную тебе Богом стойкость. Счастливая маленькая девочка, которая так любила петь, рассказывать смешные истории и танцевать, превратилась в истеричную и неуверенную в себе особу».

Голову сжимает тугим обручем.

«Но ведь это ты заставила меня, мама», – думаю я.

– «Сегодня вечером ты жила, моя маленькая артистка, такой ты была всегда, и этим я очень довольна. Любые эмоции – даже тревога – лучше бессмысленного прозябания.

Пусть события сегодняшнего вечера служат тебе напоминанием о том, какой ты можешь быть стойкой, мужественной и храброй. Когда внезапно тебя охватит страх, вспомни о том, что ты умеешь быть стойкой, и стряхни его с себя, будь такой, какой я тебя знала .

Элеонора Рузвельт говорила: «Каждый день надо делать то, что тебя пугает». И ты, моя милая, заставляй себя делать то, чего страшишься. Рискуй и посмотри, что из этого выйдет. Только такие действия превращают жизненный путь во что-то стоящее. – Брэд делает недолгую паузу и заканчивает: – Я люблю тебя и горжусь тобой. Мама ».

Беру письмо в руки и внимательно перечитываю, прикасаясь кончиками пальцев к написанным мамой словам. Что же она от меня хочет? Вспоминаю об Эндрю, работе учителя, Кэрри и содрогаюсь. Из всех мыслей одна меня особенно пугает, и я стараюсь выкинуть ее из головы. Да, сегодня мое выступление было провальным, но самое ужасное то, что я готова попробовать еще раз.