Роллан Сейсенбаев - Мертвые бродят в песках

«Немного их вернулось, Насыр, что и говорить. Невесело было мне в те годы без ваших сильных рук, без зычных ваших голосов… И то, правда, что смилостивилось я над женщинами вашими, над детьми вашими – владыка вод Сулеймен приказал мне не брать на дно женщин и детей в те годы… А уж сколько рыбы было, а, Насыр?!»

«Любимая Акбалака Карашаш лежит на твоем дне…» – скорбно сказал Насыр.

«Вины моей в том нет, Насыр. Она сама решилась избрать смерть. Мой народ – гордый народ!»

«Да, я знаю об этом…»

Так закончил свой разговор с морем Насыр. Темнота между тем совсем окутала берег, и старик отправился домой. Дома он скинул резиновые сапоги, умылся и сел к столу. Пришел Муса, сказал с порога:

– Хотел, было найти тебя на берегу, да вовремя сообразил – не стоит мешать твоей беседе… – Он сел за стол. – Ничего ты не знаешь: еле отстоял твою сивую. Опять появился огненный в наших краях, снова уводит кобылиц…

– Все видел с берега. За сивую – спасибо. А вороного своего так и не удается тебе отбить?

– Прямо наваждение! Огненный заворожил его, словно ребенка: ни на шаг вороной не отстает от него! Услышит мой голос, вроде навострит уши, но друг его тут как тут: прижмется боком – и забывает вороной про меня. А смелый какой, отчаянный! Сегодня даже на меня пошел. Собака бросилась защищать – убил одним ударом копыта: вот какой! Пристрелить бы его, да не могу грех на душу брать. Впервые я повстречал его года три назад на западном побережье – тогда с ним была одна единственная кобылица, а сейчас – целый гарем! – Муса, теребя в руках тюбетейку, говорил сердито, сильно размахивал руками.

– Да, дела, – протянул Насыр. После ужина его сморило. С беспокойством он думал о том, что пора бы заканчивать разговор и отправляться спать – завтра вставать ни свет ни заря. Будить ребят и отправляться в море…

– Кажется мне, – продолжал Муса сердито, – что не будет нам покоя, пока огненный не уведет твою сивку. Она, между прочим, тоже к нему неравнодушна. Сам сегодня видел: как только заржал он, она вся пошла мелкой дрожью…

– Иа, Алла! – включилась в разговор молчавшая Корлан. – Придется держать ее взаперти. Черт, навязался на нашу голову!

– Держи, не держи, а бес этот не успокоится до тех пор, пока не уведет вашу кобылу. Клянусь!

– А вот возьму да прирежу ее! – рассердился Насыр. – Вот тогда посмотрим, кого он уведет!

Муса махнул рукой:

– Да как же прирезать? А жеребенка куда?

Старики задумались. Теперь рассердилась Корлан:

– Нашли чем голову забивать себе, два дурака, когда с морем такое творится! Уведет – пусть уводит! Пусть даже с жеребенком – раз он бесстыжий такой!

Бериш весело рассмеялся, глядя на двух озадаченных стариков и сердитую старуху:

– Правильно говорит бабушка!

Насыр и Муса были сконфужены.

– В самом деле… – промямлил Муса. А Насыр добавил:

– Старушка у нас очень решительная. Эта черта, между прочим, передалась и Кахарману…

Муса, чтобы замять собственную неловкость, охотно сменил тему разговора:

– Верно, Насыр, решительности Кахарману не занимать. Позавчера был в районе: люди там говорят, что Кахарман уже с Балхаша уехал. Как будто бы на Иртыш подался, в Семипалатинск… Насыр, что о нем слышно?

Для Насыра и Корлан это было новостью, Корлан лишь развела руками.

– Уже месяц нет от них писем, – ответил за них Бериш.

– Если Кахарман не остался на Балхаше – значит, и там дела не радуют, – заключил Муса.

– Куда, ты говоришь, он подался? – переспросил Насыр.

– На Иртыш, говорят…

– Я слышал, что наш Герой Соцтруда Оразбай тоже обосновался в тех краях. – Насыр подал жене пиалу. – Не укладывается это, в моей голове. Человек, выросший на море, разве может поменять его на речку или озерцо?

– Вот и мается потому Кахарман, свет мой, солнышко мое… – Корлан вздохнула. – Хоть бы на денечек съездить к нему, да не отпустите вы меня… – Она с упреком посмотрела на мужчин.

– Оразбай тоже, видать, тоскует. Помнишь районного начальника, который приезжал недавно? – Муса вопросительно посмотрел на Насыра. – Этот начальник рассказывал: Оразбай сильно жалеет, что уехал…

– Он первым уехал, потому что быстро надломился. Куда они только не ездили с Кахарманом, где только не мелькала звезда Оразбая – в Москве, в Алма-Ате, в области… С кем только не говорили… Быстро он потерял надежду. Муса продолжал свою мысль:

– «Лучше умереть, чем жить без моря!» – такие слова, по утверждению того начальника, сказал Оразбай…

– Разбежались все, словно тараканы. – Насыр помрачнел и довольно-таки внимательно взглянул на своего друга. – Ты к чему так упорно стараешься вернуть себе обратно вороного? Тоже думешь укатить отсюда?

– Как ты догадался? – Вопрос Насыра застал Мусу врасплох.

– Вижу, подсобрался ты – и во дворе, и вокруг дома…

– Ну и народ у нас! – рассмеялся Муса. – Еще и подумать не успеешь, а они уже все знают. А если серьезно, ответь мне вот на такой вопрос. Допустим, разъедется весь народ с побережья. Мы с тобой что, одни здесь останемся?

– Я останусь, – твердо сказал Насыр. – Не знаю, как ты, а мы с Корлан останемся. А люди у нас темные, Муса. Я молитвами выпросил у Аллаха этот ливень, и Аллах дал нам надежду возродиться – что же они не лелеют эту надежду? Что ж они, словно стадо баранов, бегут и бегут прочь, даже не задумываясь: а вдруг все образуется? – Насыр помолчал и с сарказмом заключил: – Таковы уж казахи; больно мне за них. Никогда они не жили дружно друг с другом! Богатству ближнего они завидуют, нищете другого радуются, безрассудству – тоже. Но что делать? Люди есть люди. – Насыр обиженно замолчал и больше в этот вечер не проронил ни слова. А Мусу проводил до порога довольно-таки холодно, на прощание лишь сдержанно кивнул, когда тот стал прощаться.

Долго он, прежде чем уснуть, думал о Кахармане. Почему сын оставил Балхаш и подался на Иртыш? Не рано ли покинул он родной край, побережье? Положим, не нашел общего языка с областным начальством, но стоило ли так быстро решаться на последний шаг? Наверное, зря они с Корлан дали свое согласие, когда Кахарман пришел просить их благословения на отъезд, зря! Ну и намучается теперь он, наплутается – дай-то Бог, чтоб разума не потерял. Тяжело ему там, конечно, – не складывается жизнь у него. Просится Корлан повидать сына – может, снарядить ее в дорогу? Может, все-таки больше прислушается сын к словам матери? Вот и отправить бы их осенью вместе с Беришем, пусть-ка образумят Кахармана…

Уже утренняя звезда Шолпан скатилась с небосклона, когда Насыр прикрыл наконец глаза, отдавшись слетевшему на него сну – зыбкому, неспокойному, ибо Насыр не чувствовал удовлетворения от своего, казалось бы, твердого решения отправить Корлан вместе с Беришем по осени к Кахарману, чтобы возвратить его назад. Не очень верилось ему, что сын вернется…