Дорин Тови - Кошачьи проделки (сборник)

Мистер Харлер был очень мил. Назвал Соломона «бедным маленьким парнишкой» и сказал, что сейчас сделает на нем пару стежков. И когда он закончил – а мы с Чарльзом тем временем держали Соломона, и наш бедный толстячок умоляюще глядел на нас, прося, как всегда, заверений, что мы его тут не бросим, – честное слово, он был как новенький… «Странно, не правда ли, – задумчиво произнес мистер Харлер, – что именно ваша компания всегда попадает в беду и всегда в такое своеобразное время?»

На самом деле Соломон ничуть не больше жаждал его увидеть, чем он Соломона. Незадолго до этого мы обнаружили нашего толстячка сидящим на диване и втихаря обследующим одну из лап, которая раздулась, как толстая коричневая боксерская перчатка. Кто-то его, очевидно, ужалил. Но прежде чем мы смогли хорошенько рассмотреть лапу, Соломон, заметив, что мы за ним наблюдаем, спрятал ее под себя, с глаз долой. Все о’кей, небрежно заверил он нас – зная по опыту, что если что не так, его немедленно потащат к ветеринару. Все нормально. Все лапы в порядке. Он просто сидит и отдыхает. В тот момент, однако, когда он решил, что нас нет поблизости, лапа снова вышла на свет, и Соломон, который всегда о себе беспокоился, стал в тревоге ее рассматривать, явно задаваясь вопросом, останется ли она такой навсегда.

Как ни странно (а может быть, не так уж странно, если учесть, что мы всегда оттаскивали его от какой-нибудь увечной пчелы или осы, которую он загнал в угол и либо с интересом тыкал лапой, либо собирался съесть), вскоре после гонки по стеклянным колпакам его опять кто-то ужалил. На сей раз в подбородок. Я была в гостиной, когда он пулей влетел в дверь, погонял по ковру бесхозный клочок бумаги, вспрыгнул на верхнюю полку книжного шкафа, затем с рычанием – на спинку моего стула, где, подняв хвост, завис, как балетный танцор, требуя, чтобы я за ним погонялась… побросала ему какие-нибудь предметы. «Любые!» – вопил Соломон. Чтобы оживить пейзаж и дать физически развитому коту немножечко размяться.

Я подивилась его внезапной бьющей через край энергии. И еще больше подивилась, когда заметила, какой странный у него профиль. У толстяка вырастал второй подбородок. Должно быть, прибавил в весе, подумала я…

Только позже, когда у Соломона выросло подбородков, как у вдовствующей герцогини, а он по-прежнему игривым котенком носился по комнате, до меня дошло, что случилось. Соломона ужалили, и эта неожиданная физкультурная демонстрация имела целью нас отвлечь. Скрыть тот факт, что его подбородок раздувается. Или же, если мы все-таки это заметим, убедить нас, что тут нет ничего страшного. Просто игра воображения. Нет совершенно никакой надобности звонить ветеринару.

Никто и не позвонил. Подбородок Соломона опал сам собой. А его лапа после эпизода с мастиффом превосходно зажила. Именно для того, чтобы доказать это, он подрался с большим рыжим котом, которого обнаружил однажды во дворе и который сразу же вслед за этим взмыл над садом, как ракета. В последний раз его видели в воздухе на высоте трех футов [7] Мера длины, 30,5 см. , за гаражом, вместе с вцепившимся в него Соломоном, который, пока они летели, пинал его в живот. А затем наступил сентябрь, и мы уехали в отпуск.

Обычно мы ездили на Средиземное море, чтобы полежать на солнышке и расслабиться после года напряженных трудов. В тот год благодаря нашему дорогому маленькому ослику мы поехали заниматься верховой ездой. Под дождем, в дебрях Шотландии.

Дело в том, что мимо нашего коттеджа постоянно проходят люди с лошадьми. Бывало, что лошадям нравилась Аннабель, и они отказывались двигаться дальше, пока не положат головы на изгородь ее паддока и не перекинутся с ней словом. Бывало, что они ее пугались, и нам приходилось выходить и помогать их владельцам благополучно провести их мимо. В любом случае рано или поздно мы заговаривали с наездниками, и они считали само собой разумеющимся, что если мы любим ослов, то должны любить и лошадей – что отчасти было правдой, но не до такой степени, чтобы прямо-таки вскочить на лошадь и поехать.

Однако не успевали мы глазом моргнуть, как пара-тройка из них упоминала, что в любое время, как нам придет охота покататься, мы могли бы помочь им тренировать их лошадей. Пожалуй, и малышка Аннабель тоже может прийти, говорили они, трепля ее по светло-коричневой битловской челке. Ну и вот что получилось. Увлеченные видением, как мы на паре конкурных лошадей мчимся вдаль по холмам, а рядом с нами со своей развевающейся на ветру маленькой золотистой гривой скачет галопом Аннабель… О да, говорили мы. Мы бы с радостью!

К счастью, у меня оказалось достаточно здравого смысла, чтобы заметить, что на данный момент мы несколько заняты, так нельзя ли отложить это до отпуска? В частном порядке я сказала Чарльзу, что поскольку не садилась на лошадь почти двадцать лет, то если мне суждено будет с нее упасть, это, конечно, окажется за несколько миль от деревни. А совсем не там, где из-за угла немедленно появится старик Адамс, чтобы осведомиться, не болит ли у меня спина, или где мисс Веллингтон развизжится на весь переулок, что я погибла и она тут ни при чем.

Чарльз сказал, что если мы намерены выезжать лошадей для кого-то, то нам надо также знать, как их кормить и как за ними ухаживать. Недостаточно просто на них ездить и потом сдавать кому-то еще, как мы делали в юности в школе верховой езды.

Вот так и получилось, что мы отправились в Шотландию. В такое место, где в течение целой недели мы могли поездить верхом, сами поухаживать за лошадьми, с тем чтобы в конце этого срока, как мы надеялись, быть вполне готовыми к бою. Готовыми выезжать кого угодно. Готовыми галопом скакать по переулкам, салютуя старику Адамсу и небрежно маша мисс Веллингтон…

И вот как получилось, что к середине дня во вторник мы оказались под покровом сырого шотландского леса. Испытывая боль в каждой мышце. Промокшие до костей. И столкнувшиеся в порядке отпускного отдыха с очередным случаем кишечной колики.

Пациенткой была моя лошадка-пони Пикси. Чарльз водил ее туда-сюда, пока я держала его верховую лошадь, коня военно-строевых размеров, с весьма подходящим именем Воитель. Пикси – серая горно-шотландская лошадка, не намного больше Аннабель и, судя по тому, что я увидела, с весьма схожим темпераментом – стонала, заводила глаза и тяжело опиралась на Чарльза с таким видом, что жить ей осталось недолго.

С нашим обычным оптимизмом мы решили, что, возможно, так оно и есть. Диагноз «колика» мы поставили сами. Она не была нашей лошадью. Мы находились за многие мили от ветеринара. Мы никогда не были мокрее в своей жизни…

Не приходило ли мне в голову, пыхтел Чарльз, решительно борясь с Пикси, которая столь же решительно старалась осесть на землю и перекрутить себе кишки… Не приходило ли мне в голову, что все это результат нашего владения той ослицей?