Питер Мейл - Еще один год в Провансе

В течение нескольких последующих недель выработался некий шаблон. Мариус возникал на горизонте, брел по деревне или патрулировал дорогу, его раскрытые объятия требовали подбросить до кафе. Моторизованный велосипед его все еще ремонтировался, и каждый раз ему требовалось позвонить. Через некоторое время мы отбросили нудные формальности. Я просто оставлял возле рычага переключения скоростей две десятифранковые монеты, Мариус прибирал их в карман. Такие цивилизованные формы общения устраивали нас обоих и не задевали ничьих интересов.

Через два-три месяца наше общение поднялось с материально-финансового на более высокий социальный уровень. Я зашел на почту и увидел Мариуса, погруженного в переговорный процесс. Партнером выступала почтовая служащая, а внимание обеих сторон поглощал клочок бумаги, который Мариус просовывал в окошечко, а дама за барьером выпихивала обратно. Все это сопровождалось обилием жестов и звуков, в основном фуканий и неодобрительного причмокивания. Очевидно, стороны исчерпали запас аргументов, переговоры зашли в тупик.

Почтовая служащая обрадовалась моему появлению как поводу отделаться от нежелательного клиента. Обрадовался и Мариус. Он улыбнулся, хлопнул меня по плечу и пообещал подождать меня снаружи.

Когда я вышел, он объяснил мне, что эта лишенная воображения, сухая, черствая канцелярская крыса без всяких на то оснований отказалась «отоварить» его по всем правилам оформленный чек на пятьсот франков. В доказательство своих слов он предъявил мне упомянутый финансовый документ, затрепыхавшийся на ветру в его протянутой ко мне руке.

Возможно, и был когда-то этот чек действительным, но те времена давно миновали. Слова и цифры на мятой и засаленной бумаге стали совершенно неразборчивыми. Вряд ли кого-то можно было бы убедить принять эту бумажку в качестве платежного средства. Так я и сказал Мариусу, на всякий случай добавив, что у меня при себе пятисот франков не имеется.

– Tant pis [15] Здесь: Что же (фр.). . В таком случае можете угостить меня вином.

Подобного рода фамильярной наглости противостоять трудно, возможно, потому, что я сам ею обделен. Через две минуты мы с Мариусом уже уселись за один из столиков кафе. Ранее мы с ним встречались лишь в машине, где мое внимание поглощала дорога, теперь же представилась возможность разглядеть этого человека получше.

Лицо его в полной мере испытало на себе разрушительное воздействие живительных сил природы: солнца, ветра, дождя. Как будто его освежевали. На пурпурно-багровой коже, там, где у остальных людей его возраста появляются морщины, на физиономии Мариуса пролегали глубокие борозды, вся остальная поверхность, у других более или менее гладкая, была испещрена морщинами. Но глаза сохранили яркость и живость, на голове шапка волос с густой проседью, подстриженных еп brosse [16] Довольно коротко (фр.). , торчащих колючим ежиком. По некотором размышлении я оценил его возраст лет в шестьдесят. Вытащив из кармана затрапезной армейской куртки большой кухонный коробок спичек, Мариус закурил сигарету. Я увидел, что на левой руке у него отсутствует первый сустав указательного пальца. Вероятно, прискорбное следствие неосторожности при работе с пневматическим секатором при подрезании виноградной лозы.

Первый глоток красного вина вызвал у моего собеседника легкое сладостное содрогание, и он тут же приступил к анализу моей персоны. По его мнению, мой французский выговор отдавал «этими гуннами из-за Рейна». То, что я не из-за Рейна, а из-за Ла-Манша, его удивило. Ведь каждый знает, что англичане не утруждают себя освоением чужих наречий, а чтобы туземцы их лучше понимали, просто повышают голос. Для иллюстрации Мариус схватился за уши и ухмыльнулся. Лицо его исчезло в сети борозд и рытвин.

Но что ищет здесь англичанин зимой, вне сезона? Чем он вообще занимается? Меня часто спрашивали, чем я занимаюсь, и ответ всегда вызывал реакцию одного из двух типов: жалость, поскольку писательство – ремесло ненадежное, зыбкое, эфемерное; либо живой интерес, иногда даже с оттенком некоторого почтения, которого многие французы еще не утратили к труженикам на поприще свободных художеств. Мариус относился к последним.

– О-о, – протянул он уважительно. – Un homme de lettres [17] Писатель (фр.). . – И тут же постучал ногтем по пустому стакану. – Но уж точно не из голодранцев.

Второй стакан промыл ему глотку, и последовали дальнейшие вопросы. Когда я сообщил ему, о чем рассказываю в своих сочинениях, Мариус приблизился ко мне, полуприкрыв глаза от дыма своей сигареты, и интригующим тоном хранителя страшных тайн поведал:

– Я ведь здесь родился. – Он неопределенно махнул в сторону двери. Очевидно, родился он не в кафе. – Я бы мог такого понарассказать!.. Но не сегодня. Сейчас некогда, спешу. В следующий раз.

Важное мероприятие ожидало участия Мариуса в тот день. Очередные деревенские похороны, а он никогда не пропускал похорон. Наслаждался неспешным, размеренным течением службы, торжественностью обстановки, музыкой, внимательно приглядывался к присутствующим женщинам, наряженным в лучшее, что у них было, и на высоких каблуках. Еще больше упивался, если хоронили его заклятого врага. Он называл это окончательной победой, видел подтверждение своей жизненной силы, живучести. Мариус прихватил меня за запястье, глянул на мои часы. Да-да, пора! С историями придется повременить.

Конечно, я испытывал некоторое разочарование. Провансалец-рассказчик нередко оказывается магистром словесной магии, профессором многозначительной паузы, волшебником рукоделия сюжета. А жесты, мимика, игра голосом… Самое банальное происшествие, тривиальнейший фрагмент быта превращается в его изложении в захватывающую драму. Он может увлекательно описать ежедневное путешествие от двери квартиры до ворот гаража, обнаружение осиного гнезда под крышей затмит открытие континента, а сворачивание шеи курице для супа вызовет у него куда больше эмоций, чем межплеменная резня в далекой Африке. Хороший рассказчик поднимал серую повседневность до уровня Comédie Française , и я забывал, что нахожусь в скромном деревенском баре.

В следующий раз я застал Мариуса на обочине в согбенной позе, взирающим в горловину бензобака… бензобачка своего скособоченного Mobylette и как будто беседующего с ним. Во всяком случае, он вдруг поднес к горловине ухо, вслушиваясь в какие-то таинственные шумы.

– Сух, как скала в июле, – сообщил он мне, усаживаясь рядом, на пассажирское сиденье. Но ведь я могу доставить его к гаражу, чтобы достать bidon горючего, поп ? И могу угостить его стаканчиком, ибо утро выдалось утомительное. Как обычно, Мариус не допускал мысли, что у меня могут наличествовать и какие-то иные заботы, кроме как выполнять обязанности его персонального водителя.