Хабиб Ахмад-заде - Шахматы с Машиной Страшного суда

Я миновал полные мусора баки. Собака всё еще была здесь. Но теперь она разлеглась в тени баков.

А возле колеса фургона я увидел скатерть, в которую был завернут хлеб! Она была раскрыта, и хлеб вытащен. Всё было ясно. Хлеб-то был в крови Парвиза!

Я поскорее вернул скатерть и хлеб в кузов. По крайней мере четыре лепешки были в красных пятнах крови. Хотя вся моя одежда была окровавлена, я все-таки старался руками не трогать эти пятна на лаваше. Эти лепешки я отделил от остальных и бросил их в мусорный бак. Они перевернулись в воздухе и, ударившись о край бака, упали на асфальт.

Собака пепельного цвета неспешно поднялась и, хромая, подошла к лепешкам. Ее правая лапа была покалечена, а на морде виднелась рана от осколка. Обнюхав лепешки, она начала с них слизывать кровь. Я содрогнулся, нужно было уезжать отсюда. Лучше бы я эти лепешки в реку кинул. Там, правда, они бы достались акулам…

Нужно было думать об обеих моих задачах. Доставить еду бойцам и начать искать радар. Первое мне делать не хотелось, но, раз уж так выпало, один раз сделаю. Второе – дуэль с артиллерией врага – меня очень привлекало, хотя я понимал, что шансы обнаружить то, внешний вид чего неизвестен, близки к нулю.

Я завел двигатель, тронулся и вскоре газанул, пригнув голову внутри кабины, чтобы так миновать зону риска. А риск для меня был в том, что майор и другие офицеры могли увидеть меня за рулем кухонного фургона.

«Помоги Бог расхлебать ту кашу, которую ты заварил, Парвиз!»

Амир спросил с тревогой:

– А что сделал Гасем?

– Гасем еще издали увидел, что в фургоне выбиты стекла и я за рулем, и сразу понял: что-то случилось. Он отправил Казема в госпиталь, на всякий случай. Ты давай, ешь! Мы с тобой по очереди будем дежурить – радар искать.

Амир едва притронулся к еде. Когда у нас кого-то ранило, ребята всегда так вели себя: по полчаса не могли есть. Словно это была наша вина, что вражеская артиллерия по-прежнему громила город. С Амиром у нас было полное взаимопонимание. По сравнению со мной он – толстяк, но по нефтекомбинату лазал всегда с большой ловкостью. Работали мы с ним посменно: ночь – он, ночь – я; кто-то из нас каждую ночь дежурил на берегу, засекая по вспышкам вражеские орудия.

– А с фургоном что будешь делать?

– Ничего! Хочу просить отца Джавада. Может, он примет фургон.

– Но ты же знаешь, что он не согласится, раз уж ушел с него.

Я развел руками.

«Друзья нас утешают, поистине…»

Амир, конечно, расстроился, что мотоцикл сломан. Сегодня была его очередь дежурить на берегу и засекать выстрелы, и без мотоцикла ему придется идти туда пешком. Если только он не поедет на чудо-машине Парвиза!

– Значит, майор не сказал, как он выглядит? Хотя бы предположительно… А так ищи что хочешь: там, за рекой, в пальмовых рощах, в тростниках что-нибудь да найдется.

– Этот господин майор, военная косточка, он этак по-офицерски команды дает. Но ты не расстраивайся: будем искать. Найдется так найдется. А нет – так мы документы с красной печатью не подписывали, пусть берут с нас объяснения.

Однако Амир, как всегда, оказался рассудительнее меня и подметил то, на что я во всей этой суматохе не обратил внимания.

Он со злостью заявил:

– Найдется так найдется? Ты как будто не понимаешь. Они нас обстреливают с того берега – снаряды, ракеты… Сколько мы труда положили, чтобы их засекать и давать им ответ – хоть из старых наших пушчонок…

– Правильно, и что дальше?

– Как «что дальше»? Они ведь привезли радар, который совершенно безошибочно находит каждое наше орудие после выстрела. И вот они стреляют, а для нас дать ответ – значит подвергнуть разгрому свои орудия и смерти – своих бойцов. Как же в таких условиях, под таким огнем – вообще защищать город?

Амир был прав. Раз уж майор, со всей своей военной фанаберией, взял себя в руки и отбросил все обиды и надменность, – значит, положение и впрямь серьезно.

– Ты меня прямо ошеломил, – продолжал Амир. – Пока орудие не выстрелит, радар не может его засечь. Так я понял? Удивительное дело. Это всё напоминает лягушку.

– Лягушку?

– Ну да.

– А при чем тут лягушка? – спросил я. – Какая связь?

– Связь есть. Я давно когда-то читал, что у лягушки двумерное зрение. У человека трехмерное, то есть он видит предмет реальнее. А лягушка нет. Вот, например, муха, вроде бы, ее пища, но если муха сидит неподвижно прямо перед глазами лягушки, та ее не заметит. Она часами может сидеть, а лягушка умирает с голода, но на муху не посягнет. Но если муха хоть немножко пошевелится, та ее мгновенно проглотит!

– Господин специалист по лягушкам! Значит, мы теперь – та муха, которая, чуть пошевелится – станет лакомым кусочком? Дай-ка я лучше переоденусь. С утра столько всего было – словно сто лет прошло…

Я начал расстегивать гимнастерку, а Амир ушел к кухонному фургону.

Я снял гимнастерку и исподнюю рубаху, и открылась зеленая нашивка, которую мать пришила мне на рукав. Очень хотелось совершить омове ние, но на этом наблюдательном пункте воды было в обрез, только на самые крайние нужды. Следовательно, придется ждать до вечера, когда поеду к реке.

Я очень устал. И оставался непрочитанным дневной намаз и вечерний – это притом, что пропустил утренний! Что ж, свяжись с таким человеком, как голубятник-Парвиз, – еще не то получишь…

«Хоть бы отец Джавада дал согласие! Если не даст, сколько еще дней мне ездить на этом драндулете?»

Ребятам берегового отряда я объявил: «Кто займет место раненого товарища и станет возить еду, тот совершит доброе дело». Но они лишь улыбались в ответ, дескать, «а сам-то ты – что?» В результате всех эти волнений я даже забыл, как правильно совершать омовение: сначала лить воду на левую руку или на правую?

…Сначала у меня от лица отняли правую руку. Но я не проснулся. Потом осторожно стали меня дергать за ноги. Всё это перед вечерним закатом, перед тем, как я отвез Амира в береговой отряд… А он, выходя из фургона, еще раз напутствовал меня:

– Обязательно заскочи к Асадолле! Введи его в курс дела! Скажи, что, пока это всё разъяснится, мы не запрашиваем огонь! Ну, до свиданья!

И он начал работать с рацией, которая удобно висела у него на поясе. Загорелся огонек ее батареи. Убедившись, что рация работает, он пошел на позиции берегового отряда. Ему предстояло бодрствовать до утра: залечь на крыше и не отрывать глаз от того берега. А я спокойно иду до утра под теплое одеяло… Но что делать с фургоном? Отец Джавада…

Отец Джавада выслушал меня молча, опустив голову. Он был всегда спокоен. Даже в тот день, когда мы принесли ему весть о гибели его единственного сына… Когда мы вышли на кухню, он и его товарищи, отвернув лица от обжигающего пара, перетаскивали большой котел с пищей на специальную подставку. Он обернулся и увидел нас на пороге кухни…