Хабиб Ахмад-заде - Шахматы с Машиной Страшного суда

Стараясь не запачкать ноги после омовения, я свернул к этим блокам. Да, это был он, Парвиз. Он с силой скреб по дну пищевого бачка. Увидев меня, развернулся ко мне спиной, сидя на том же месте. А я прошел дальше, чтобы прочесть пропущенный намаз.

Я вошел в коридор нашего отряда. Одна половина здания была разрушена вражеской «гатюшей», и мы использовали другую, невредимую. В темноте коридора взгляд мой упал на силуэт моего мотоцикла. Чернота его бака была темнее сумерек коридора. Раньше я пользовался мотоциклом брата, но осколки взрыва превратили его в ничто, и нынешний мотоцикл я получил от Амира, с которым мы работали в паре, посменно.

«Если бы я тот, как теперь вот этот, затащил тогда в коридор…»

Лампочка горела, но в абажуре из мешковины, потому я лишь ощупью мог найти свой молитвенный коврик. Этот зеленый коврик лежал рядом с одеялом под головой одного из парней. Кто это, я не разобрал. Парни лежали вповалку, вымотанные ночным дежурством, еще спали, и я осторожно ставил ноги, пробираясь между ними.

В начале молитвы, при воздевании рук, мне показалось, что кто-то неподвижно стоит у меня за спиной, позже, при коленопреклонении, слышался звук его шагов…

Я открыл свою зеленую полевую сумку: компас, секундомер, две ручки, синяя и красная, скрепленные вместе скотчем, деревянная линейка, тетрадь для записей в кожаном переплете, карта города в прозрачном чехле… Ничего я нигде не забыл.

Я затягивал шнурки ботинок, когда вновь почувствовал, что кто-то подглядывает. Поднял голову, но никого не увидел. Встал и перекинул через плечо ремень полевой сумки. Рация в заплечном ранце прислонилась к дверному косяку и словно бы умоляла взять ее с собой. Вчера днем села ее батарея, и, пока не будет вставлена новая, рации придется молча, выключенной, оставаться здесь.

«Итак, что у меня на сегодня? Ага! Найти воронки ночных обстрелов».

Пунктом первым сразу должен стать тот снаряд, который поджег вчера большое бензохранилище – в таком огне сами осколки того снаряда наверняка расплавились.

Я потянул за руль мотоцикл и пяткой ударил по подножке. Пружина сработала, и подножка поднялась, и теперь мотоцикл всей своей тяжестью налег на меня. Я плавно покатил его вперед. Это были единственные моменты, когда этот мой верный друг опирался на меня – так подкошенный болезнью человек мог бы опереться на руку друга.

Выкатываю мотоцикл во двор перед штабом. Слева Парвиз грузит в свой автофургон пищевые бачки. Бросил на меня краткий взгляд и продолжает работу.

«Четыре дня отпуска! Мечтай, мечтай!»

Я соединил проводки под рулем мотоцикла и сел в седло. И Парвиз сел за руль фургона. Я сильно ударил по ножному стартеру…

Привычным делом было, что с одного удара не заведется… Тогда второй удар… Третий удар… Четвертый… Парвиз включил зажигание, и его двигатель заработал. Наши взгляды встретились, и на этот раз уже я поспешно отвел глаза.

Опять я терзал педаль ножного стартера. Бесполезно. Я знал, что его мрачный взгляд сзади буравит мне шею…

На этой своей сальной кухонной машине он ни единого раза вовремя, как следует, не обслужил ребят. Ребята говорили: «В городе застряло несколько несчастных, и вот он сначала им отвозит еду. Да и не только: еще и керосин, и воду питьевую. Фронтовую машину превратил в социальную».

Однажды Гасем ему попенял: нужно бы их прикрепить к мечети, пусть там получают еду. И услышал такой ответ:

– Эти не из тех, кто ходит в мечеть!

Никто из нас не видел этих людей, лишь от Парвиза мы слышали, что это кучка старушек и стариков…

…И вот ветер сдувает назад мои волосы, и от холода у меня выступают слезы. Я сижу на заднем сиденье мотоцикла и изо всех сил стараюсь не грохнуться на пищевые бачки. Но вождение Парвиза и раздолбанная снарядами и минами дорога таковы, что удержаться мне не проще, чем на качающихся во всю силу качелях.

По обеим сторонам дороги повалены столбы и лежат на земле их провода. Из кузова фургона, поверх его обмазанной глиной кабины, мне хорошо видны приближающиеся воронки.

– Осторожно!

Но он меня не слушает; и то правые, то левые колеса фургона ухают в эти ямы, и тогда всё в кузове: пустые пищевые бачки, мотоцикл и я – взлетаем и падаем. И, как бы я ни был зол, приходится терпеть.

Поскольку мотоцикл так и не завелся, единственным выходом было отвезти его в ремонт в кухонном грузовичке, и удивило меня то, как быстро согласился на это Парвиз. Чтобы он предоставил свой замечательный фургон для перевозки груза? В другое время мне пришлось бы всю душу свою вынуть, чтобы уговорить его…

Поначалу и тут он посмотрел на меня высокомерно. Словно отец на строптивого сына, в конце концов явившегося с повинной, и теперь отцу решать, простить его или наказать. Я махнул рукой:

– Ну не берешь, так не бери!

И пошел в город пешком; но он поспешил согласиться:

– Эй, залезай, чего там! Не выпендривайся!

…Еще одна воронка, и вверх летит большой пищевой бак. А также три пластиковых контейнера для воды, шумовки и поварешки и вместе с ними мотоцикл и я, вынужденный, по причине маленького роста, всё время опираться одной ногой о борт кузова, иначе мотоцикл бухнется на посуду. Наверняка он всё это специально делает. Я посмотрел в зеркало фургона и увидел, что он скалится улыбкой до ушей. Ну что ж, до ремонтной мастерской я дотерплю, а там…

В двух кварталах отсюда наш, покинутый теперь, дом, и, если бы не беда с мотоциклом, я бы обязательно, как обычно, слетал туда, сделав небольшой крюк.

…Ох, хлестнуло засохшими ветками!.. Я почувствовал, что лицо мое горит. В точности как этой ночью, после взрыва большого бензохранилища. Ощупал кожу лица. Жаль, что я снял зеркальца с мотоцикла – чтобы на фронте ночью они не отражали свет осветительных снарядов…

Кода фургон остановился, мне, в раздражении моем, очень хотелось взять поварешку и стукнуть Парвиза по башке. Но когда он, после нескольких отчаянных попыток, открыл водительскую дверь…

Свист снаряда сорвал нас обоих с места. Я бросил руль мотоцикла и инстинктивно в воздухе совершил какой-то пируэт. Но моя грудная клетка ударилась о борт кузова, а потом лицом я так шмякнулся о землю, что даже стон мой этот удар заглушил.

А Парвиз попросту лег на землю. Взрыв раздался где-то в паре сотен метров от нас. И полетели ввысь обломки еще одного жилого дома.

Я поднялся с земли. Боль в груди была невыносимой, не вздохнуть. Хотя у меня постоянно гудит в ушах после недавней контузии от взрыва снаряда РПГ [1] РПГ — ручной противотанковый гранатомет. , все-таки я легко мог расслышать, что этот свист не был свистом того снаряда, который приземлится очень близко от тебя. Тогда зачем же я совершил свой неумелый прыжок? Наверное, из-за того, что сидел на мотоцикле, на высоте, и, значит, сработал тот довод, который стал для меня уже рефлексом: чем ближе ты к земле, тем безопаснее от осколков, которые при взрыве летят все-таки вверх.