Михаил Блехман - Роль

Действующие лица: мы

Время действия: ваше

Национальность – ваша

Язык – ваш

Во время пауз и между сценами звучит музыка:

И.-С.Бах. Бранденбургские концерты и «Хорошо темперированный клавир».

Квартира Учёного. Уютно. Книги.

На стене – портрет моложавого мужчины в зелёном костюме конца XIX века, с белой хризантемой в петлице.

Учёный сидит в кресле, читает газету, пьёт кофе. Звонок в дверь.

Учёный. Только лучший друг может явиться в гости утром.

Идёт открывать дверь. Впускает Журналиста.

Журналист. Привет! Я, как всегда, без звонка.

Учёный. Ну, почему же? Звонок был. Правда, в дверь. Садись, расслабься.

Журналист. Да я и не напрягался, честно, говоря. Напряжение утомляет друзей и не способствует успеху у женщин.

Садятся.

Учёный. Ну, твоему успеху у женщин вряд ли что-то помешает. Так что можешь позволить себе напрячься – чтобы потом расслабиться. Ты что так поздно? Уже скоро одиннадцать. Причём до полудня.

Журналист. Язвишь. И не можешь понять, что именно утром я свеж и бодр, выбрит и сыт. А представь, что заявился бы к лучшему другу вечером. Устал, голоден, зол, несчастен. Как тебе такая перспектива? Пришлось бы меня успокаивать, возвращать к жизни.

Учёный. Ужас. В следующий раз приходи ещё раньше, сразу после плотного завтрака. Сосиски будешь?

Журналист. Фу! Предлагать сосиски сытому человеку, наверняка зная, что он откажется?! Жадность, уважаемый, не украшает ближнего. Да и дальнего тоже.

Учёный. Немыслимая проницательность! Чем же мне тебя угостить?

Журналист. Умной беседой. Давай поговорим о возвышенном. Коньяка у тебя не осталось?

Учёный. После тебя коньяка остаться не может по определению. Могу предложить «Мартини» со льдом. Хотя пить в это время суток…

Наливает себе и Журналисту.

Журналист. Ты глубоко порочен, друг мой. Хотеть выпить – это естественная, я бы даже сказал неотъемлемая потребность творческого организма. Тогда как предлагать лишь после напоминания – верх распущенности.

Отхлёбывают.

Учёный. Чем занимался с утра?

Журналист. Обдумывал репортаж с партийного конгресса.

Учёный. Ты что, уже успел побывать на конгрессе?

Журналист. Нет, по двум причинам. Во-первых, он ещё не имел счастья состояться, а во-вторых…

Учёный. Зачем же ещё во-вторых при таком во-первых?

Журналист. Снова язвишь и к тому же злобствуешь. А зря. Настоящий журналист должен уметь предвидеть. Вот напишу, а потом схожу, сравню. Успехом я считаю не меньше 78 % совпадения.

Учёный. Достигаешь?

Журналист. Не всегда. Уровень обещаний иногда превосходит все пределы, даже неразумные.

Учёный. Не пойму, зачем обещать, если знаешь, что всё равно не исполнишь? Извини за наивность.

Журналист. Неглубоко копаешь. Мелко плаваешь. Исполнять нельзя категорически. Мало кто выдерживает такую жестокость.

Учёный( в тон ему ). Впадаешь в сарказм в духе левых либералов.

Журналист. Зря ты меня так. Я тебе ещё пригожусь.

Учёный. Виноват, перегнул палку. ( Вызывая на полемику ). Но всё равно не согласен. Сказанное должно быть сделано. Банально, но факт.

Журналист( принимая приглашение ). Это лозунг профессионального садиста. Инквизитора по зову сердца. Штатного душегуба.

Учёный. Между прочим, я тебе тоже пригожусь.

Доливает в оба бокала. Явно рад возможности поговорить.

Журналист. Ладно, насчёт зова и штатного беру назад. Но глубинной сути это не меняет.

Учёный( подзадоривая ). То есть обещать можно, а выполнять нельзя?

Журналист. Обещать не можно, а нужно. А выполнять не просто нельзя, а совсем нельзя. Выполнить обещание – это хуже, чем не пообещать.

Учёный. Склоняю голову перед мощью твоего интеллекта. Ты это сейчас придумал или сначала придумал, а потом бросился ко мне поделиться осмысленным?

Журналист. Сейчас – отшлифовал. А вообще-то я с этим живу.

Учёный. Ну, и как вам живётся?

Журналист. Если дашь хлеба с маслом, поясню.

Учёный. Хлеб с «Мартини»? Это ли не п о шло?

Журналист. П о шло – не предлагать талантливому человеку корку хлеба с заиндевевшим маслом. А чем он её запивает – определяется степенью его экстравагантности и глубиной таланта.

Учёный приносит бутерброды с маслом и с огурцами.

Учёный. Твой талант вскормлен на хлебе насущном или всё-таки на глубоком анализе суетной жизни?

Журналист. Мой талант не вскормлен, а взращён (ест бутерброд с огурцом) на глубоких утренних беседах с моим лучшим другом. Так вот, поясняю…

Вытягивает ноги и ещё больше расслабляется.

Журналист (продолжает) …Исполнить обещание – значит лишить человека мечты. Хорошо ли это, подумай? Человек надеется, ежедневно обсуждает её со многими другими, радостно смотрит в будущее – не там ли его мечта? Жива ли она ещё? И радостно отвечает: там, жива. Массы людей, говоря возвышенно – народ, – лелеют свою мечту и клянут врагов, уличая их в кознях, направленных именно на уничтожение самого дорого для них – той самой мечты. Жизнь, таким образом, имеет смысл. А тут вдруг – взяло и исполнилось. Представить страшно! О чём тогда мечтать? О чём беседовать? Кого уличать в проставлении палок в колёса? На кого низвергать гнев? Ты жесток, друг мой. Жесток, своеволен и безапелляционен.

Учёный. Твоя точка зрения кристально ясна. Для одних, если я правильно тебя понимаю, а я понимаю тебя правильно, смысл жизни в том, чтобы обещать, для других – в том, чтобы верить в обещания, тайно надеясь, что они, эти обещания, никогда выполнены не будут. А нам, скромным наблюдателям-прозаикам, достаточно более простых, менее возвышенных радостей.

Журналист. Как то?

Учёный. Ну, там, рыться в старинных архивах, писать книги – для тех, кто верит не кому-то, а во что-то.

Журналист. Это, родной, в тебе говорит религиозно-ребяческий максимализм. В крайней – пафосной – форме.

Учёный. Верно подмечено.

Журналист. Лечится длительным смотрением в зеркало. Хорошо опускает на землю. Кстати, ты сегодня на утренней службе был?

Учёный. А почему, ты думаешь, я так щедр, незлобив и покладист? Был, конечно.