Кэрол Мэттьюс - Добро пожаловать в реальный мир

Сказать по правде, я не очень-то удивлена, что у мамы наконец-то лопнуло терпение – скорее поражает, что его так надолго хватило. Впрочем, отдельные вещи уже привыкаешь принимать как данность, и когда родители уживаются друг с другом уже битых сорок лет, то действительно трудно представить, будто что-либо способно нарушить этот их статус-кво.

И вот наступает момент, когда вдруг выясняется, как ты можешь ошибаться!

– А теперь сиди здесь и постарайся быть паинькой, – велю я папе.

– Буду, – кротко соглашается он, виновато уставясь на стакан с виски, хотя по прошлому опыту я отлично знаю, что никакое раскаяние у папочки долго не продержится.

– Ну, как прошло собеседование? – вторгается в мои размышления Карл.

– Отлично. Сегодня уже начала работать. Только не говори, что это клево!

Приятель ненадолго умолкает.

– И что там за оперный чувак? Небось какой-нибудь жиртрест, лысый и бородатый?

– Как раз с точностью до наоборот. Это Эван Дейвид. Весьма симпатичный и с очень даже густыми волосами. И до избыточного веса ему далеко – как говорит в таких случаях моя бабушка, упитан, как мясницкий пес. Ни одной лишней калории на виду. – Я повернула голову, чтобы папа не мог меня услышать, и шепотом добавила: – В общем, мужик исключительно аппетитный.

Вид у Карла заметно растерянный. Похоже, он не ожидал, что нонеча у меня в мозгах зашебуршатся вдруг столь приземленные мысли. Сказать откровенно, они и не шебуршатся. По крайней мере, не часто. Моя интимная жизнь большей частью заключается в далеко не частых минутах близости с нежным на ощупь изделием из пластмассы. Который, кстати, надо не забыть упрятать перед папиным прибытием.

– И в чем заключается твоя работа? – продолжает расспрашивать Карл.

– Пока что мало в чем. Отвечать на звонки и все такое прочее. Вроде работенка не пыльная.

Как я признаюсь Карлу, что при одной мысли о ней леденею от страха!

– Тогда с тебя причитается, – ухмыляется он.

Перегнувшись через стойку, чмокаю Карла в щеку:

– Спасибо, что меня туда пристроил.

Я и впрямь ему за это благодарна.

– Смотри меня не подведи, – говорит Карл, – не то сеструха меня убьет.

– Не подведу, – обещаю я. – Похоже, я буду просто там сидеть, договариваться о разных встречах да впускать кого надо к нему в апартаменты.

– Кого, например?

– Ну, консультанта по вокалу…

Карл понимающе поднимает бровь.

– Еще у него есть свой косметолог.

От этого сообщения брови в ужасе сдвигаются.

– Кто?!

– Косметолог. Делает массаж и маски для лица.

Тут мой приятель просто цепенеет:

– Мужчины?! Делают маски для лица?!

– Ну да, – потешаюсь его изумленной физиономии. – Уже давно не мрачное Средневековье, мой милый Карлос. Некоторые мужчины, знаешь ли, заботятся о своей наружности.

Но это его как будто не убеждает.

– Мало того, некоторые мужчины уверены, что менять носки надо чаще, чем раз в месяц.

На лице у Карла воцаряется скепсис:

– Совсем уж загибаешь!

Но вам я скажу, что Карл так только шутит. Возможно, мой друг и желает произвести впечатление, будто с водой он имеет весьма редкие и кратковременные контакты, и всех уверяет, что единственная его проба в искусстве стилиста – это сделать из Боба Гелдофа [11] Сэр Боб Гелдоф (род. 1951) – ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd. самодовольного денди. Однако Карл, несмотря на всю свою нарочито небрежную наружность, – самый что ни на есть брезгливый чистюля. Не думаю даже, что он получает какое-то особое удовольствие от курения – он просто делает это ради своего, так сказать, антиистеблишмента.

Карл между тем гасит окурок и допивает виски:

– Ну что, почти пора.

Тут у меня к горлу внезапно подступает комок, от слез начинает щипать глаза.

– Этот Эван Дейвид живет в совершенно ином мире, Карл.

Глядя на нашу жалкую, отдающую безвкусицей сцену и нашу не менее жалкую, затрапезную аудиторию, я понимаю, что сейчас более, чем когда-либо, хочу урвать для себя хотя бы малую частичку того мира.

И вот папочка возлежит у меня на диване в задрипанных кальсонах и майке, от вида которых меня бы воротило и в более благоприятное время, не говоря уж о семи часах утра. Я решительно направляюсь в кухню.

Вид у нас обоих совершенно разбитый: у папы – из-за давешнего возлияния (сказались несколько халявных порций двойного виски за счет Карла), у меня – потому что в моем возрасте спать по четыре часа в сутки более чем недостаточно.

Дружок мой Карл нынче утром меня, увы, не навестит, ибо он даже не представляет, что до десяти утра в принципе существует время. Он пребывает в благословенном неведении, что до сей поры вообще возможна какая-то жизнь – как, впрочем, обычно полагаю и я. Так что сегодня не ожидается ни душистых бейглов, ни прочих угощений. В холодильнике нет даже молока – тоже не самой лучшей снеди, – так что на работу мне придется идти, заправившись лишь пустым черным кофе да витающими по квартире ароматами чесночного бхаджи из ресторана снизу.

Отважившись вновь лицезреть непрезентабельное отцовское дезабилье, высовываю голову в гостиную. Папа на диване уже шевелится, уморительно потирая глаза и всем телом, аж до хруста, потягиваясь. Этим он как будто хочет сказать, что на моем просиженном диванчике ему не менее удобно, чем в супружеской постели. Но меня-то этим не купишь! Мне когда-то довелось провести на этом ложе пару не самых лучших ночей, и, уж поверьте, в нем выпирают пружины даже там, где, казалось бы, их просто быть не может.

– Золотце, сделай своему старому бедному отцу хоть чашечку чая, – просит папа.

Этот его «старый бедный отец» тоже довольно быстро перестает на меня действовать. Терпение у меня уже висит на тонком волоске.

– Молока у меня нет, – сообщаю я, на что отец насупливается. Волосок истончается все больше, и в моем голосе звучат уже оборонительные нотки: – Я как-то, знаешь ли, не ожидала гостей.

– Чуть погодя я для тебя что-нибудь добуду, – обещает отец.

– Чуть погодя, – подхватываю я, – ты отправишься домой и будешь умолять маму пустить тебя обратно. Она всегда пускает. – Хотя я все же забыла про тот факт, что прежде матушка никогда не выпроваживала отца из дома путем какого-либо физического воздействия. – Просто на этот раз тебе придется очень постараться.

Папа фыркает себе под нос.

– Не хочешь все же мне сказать, что ты там такое натворил? Я-то уж не куплюсь на твою байку про картишки в «Микки-Маусе». Мама уже долгие годы все это терпит – и никогда еще так не психовала.

Отец с независимым видом складывает руки на груди.

– Мне больше нечего сказать. Клянусь богом, я ничегошеньки не натворил. И я остался точно таким же, каким был всегда.