Шарлотта Лукас - Почерк судьбы

– В этом весь ты. Я рассказываю тебе, как классно все прошло, а ты говоришь о разочаровании.

– Ах, ну конечно! – Он, извиняясь, поднял руки. – Возможно, я иногда слишком брюзглив.

– Я тоже так думаю, – согласилась с ним Ханна. – И поэтому считаю, что мы должны это решительно изменить. – Она встала. – Итак, вперед!

– Вперед? Куда?

– Сначала в душ, потом мы поедем в «Шумную компанию»!

– Сейчас? – Симон удрученно посмотрел на нее.

– Да, – решительно ответила Ханна. – Хватит валяться в лазарете, я ведь тебе говорила, что нам срочно нужна поддержка.

– Ханна, я же еще не выздоровел!

– Ничего страшного. – Она улыбнулась. – У девяноста девяти процентов маленьких детей бывает до десяти простудных заболеваний в год. Этим ты никого не удивишь! К тому же у нас есть куча коробок с салфетками.

– Надеюсь, это шутка!

– Отнюдь. Тебе как раз нужно отвлечься от страданий. – Она снова рассмеялась. – Следует переключиться на что-нибудь, так что не упрямься, поедем в «Шумную компанию». Тебе там станет лучше, вот увидишь!

– Хм… А что, прости, я там буду делать?

– Сначала поможешь мне и Лизе прибрать, а к двум часам нам понадобится какой-нибудь клоун.

Йонатан

2 января, вторник, 15 часов 10 минут

Йонатан хотел навестить отца первый раз в новом году только в четверг. Но после разговора с Маркусом Боде он неожиданно для себя решил сегодня же отправиться в дом престарелых «Зонненхоф».

Он понимал, что не сможет поговорить с отцом о положении дел в издательстве. Состояние ума Вольфганга Грифа не позволяло вести такие разговоры. Но, после того как Йонатан полчаса простоял перед отцовским портретом в надежде, что придет какая-нибудь подходящая идея, и мысленно поспорил с ним, он внезапно ощутил, что скучает по старому родителю.

Йонатан припарковал свой темно-серый «сааб» перед широким въездом – покрытием из белой гальки, откуда начиналась подъездная дорога к «Зонненхофу». «Зонненхоф» – «солнечный двор» – полностью оправдывал свое название. В чарующем солнечном свете – а солнце редко можно увидеть в Гамбурге январским днем – он стоял на склоне, возвышаясь над Эльбой сверкающим стеклянным дворцом. Большие панорамные окна отражали свет, разбрасывая повсюду солнечные зайчики. В такую погоду можно было любоваться далекими пейзажами на противоположном берегу реки, площадкой «Аэробуса» слева, бесконечными фруктовыми садами района Альтес Ланд справа.

Йонатан часто задавался вопросом, воспринимает ли вообще отец красоту окружающего мира? Чаще всего тот просто сидел в вольтеровском кресле в своей комнате и, закрыв глаза, слушал в наушниках произведения Бетховена, Вагнера и Баха.

При этом его окружало наследие былых времен. Представители дома престарелых в свое время провели настоящие изыскания в особняке издателя. Столяры сделали мебель в стиле бидермейер и поставили у окна старинный письменный стол, за которым Вольфганг Гриф больше не сидел, а также соорудили высокие полки и разместили на них сотни книг, расставив их по определенной системе, но старик больше не желал их читать или не мог. А на полке над декоративным камином стояли фотографии в рамках, на которые он больше не смотрел.

Вольфганг Гриф пользовался лишь креслом и кроватью. Йонатан постучал и вошел, но и после этого ему пришлось сначала привлечь к себе внимание отца. Всякий раз, глядя на то, как отец сидит, полностью погрузившись в музыку, Йонатан на миг испытывал сомнение: стоит ли вообще ему мешать? Вольфганг Гриф при этом выглядел спокойным и расслабленным, отрешившимся от мира. Не осталось и следа от человека, которого в былые времена некоторые сотрудники издательства называли за глаза не иначе как «деспот» или «сумасшедший патриарх».

Мужчина, который сидел в кресле с закрытыми глазами, был просто безобидным дедушкой, дрожащими пальцами разворачивающим золотистую хрустящую обертку карамельки для внука (пусть и несуществующего). Густые седые волосы резко выделялись на фоне темно-красной обивки. На отце были свитер с высоким воротом, вязаная кофта в клетку и бежевые вельветовые брюки. На ногах – темно-серые войлочные тапочки. Раньше, когда Вольфганг Гриф самостоятельно передвигался, рост у него был метр девяносто. Сейчас он немного усох, да к тому же сидел в кресле, отчего трудно было предположить, что старик некогда был выше почти всех своих сверстников.

Он был все таким же стройным, как и в молодые годы, и вообще, для своих семидесяти трех старик выглядел не таким уж и дряхлым.

Йонатан ощутил, как в душе зарождается печаль. А каким он сам будет, когда ему перевалит за семьдесят? Неужели и ему выпадут страдания из-за помрачения рассудка и сам он окажется в подобном учреждении? И его лишь иногда будут навещать сын да кто-нибудь вроде Ренаты Круг, которая все еще была верна бывшему шефу.

Нет, правда была еще более удручающей: пока все шло к тому, что Йонатана в старости не будет навещать даже сын. Или дочь. Или кто-то вроде Ренаты Круг.

Вдруг он отчетливо осознал весь смысл существования Дафны у Хелены Фаренкрог. Опасаясь совсем погрязнуть в мрачных бесполезных мыслях, Йонатан тихо произнес:

– Привет, папа! – и поторопился похлопать Вольфганга Грифа по плечу.

Отец открыл глаза. Они были ясными, серо-голубыми, как у Йонатана. По ним нельзя было понять, даже приблизительно, насколько плохо его состояние.

На какую-то долю секунды Йонатану показалось, что он вернулся в детство. Как же он боялся тогда неумолимого отцовского взгляда и чувствовал, что эти глаза будто просвечивают его насквозь, до самых потаенных уголков души!

– Кто вы такой? – удивленно спросил Вольфганг Гриф, снимая наушники.

Из динамиков едва слышно доносились звуки «Арии» Баха [19] Вторая часть 3-й оркестровой сюиты (BWV 1068). . Наушники отец держал в руках, покрытых пигментными пятнами. Внезапно воспоминание о строгом отце с грозным выражением лица лопнуло, словно мыльный пузырь.

– Это я, Йонатан, – ответил он, придвинул стул и сел. – Твой сын.

– Это я знаю! – угрюмо буркнул отец, будто сам только что не задавал вопрос.

– Ну, тогда хорошо.

– И что тебе здесь нужно?

– Решил навестить тебя.

– Мне принесут наконец-то обед? – Старик нахмурился. – Надеюсь, это не будет каша-размазня, как вчера! Тогда сами ее и ешьте!

– Нет, папа, – покачал головой Йонатан, – я не приношу тебе еду. Да и обед уже давно прошел. Я – твой сын и просто хочу тебя видеть.

– Вы новый врач? – Вольфганг Гриф взглянул теперь на него с недоверием.

Йонатан вновь покачал головой:

– Нет, я твой сын. Йонатан.

– Мой сын?

– Да.

– У меня нет никакого сына.