Кристоф Симон - Франц, или Почему антилопы бегают стадами

Щелкнул выключатель, загудели неоновые лампы. Я проснулся в гараже, зажатый между велосипедами и мопедами (каких-нибудь старшеклассниц, которых коварные парни из парусного клуба заманивали перед выходными к себе на яхты покататься по Тунскому озеру и накачивали там алкоголем). Наступил понедельник, и вся канитель начиналась сначала.

Я увидел завхоза, открывающего ворота. На нем были мятые оранжевые штаны, белая майка, а за собой он тащил метлу. С угрюмым семичасовым лицом завхоз принялся рассыпать по углам мышиный яд.

Я был рад видеть завхоза. Мы испытывали друг к другу товарищеские чувства, несмотря на то, что были совершенно с ним непохожи: он – широкоплечий, весь в татуировках, я – долговязый и худой, он пил – я курил траву, у него была своя профессиональная честь, которая требовала много больше, чем просто воевать с пылью и засорами в трубах, – я, напротив, бежал как от огня от любой ответственности. Нас связывали лишь редкие партии в нарды у него дома на улице Оберматтвег в районе Гватт, да еще то, что мы оба были частью «кубика» так же, как Церингенский замок – частью Туна.

На полу валялись остатки косяков. За последние тридцать часов я скурил две или три дюжины – от такого и стадо слонов окосеет. Я подобрал окурки и подул, чтобы развеять пепел. Потом осторожно выкатил из стойки первый попавшийся велосипед.

– А, гроза гимназистов! – воскликнул я на весь гараж и с шумом загнал велосипед обратно в стойку, недвусмысленно давая понять завхозу, что сам-то я гимназист ни в чем не повинный и вообще только что приехал. – Кому сегодня достанется?

Завхоз удивленно обернулся. Лицо его просияло.

– Представляешь, какие гады!

Он двинулся в мою сторону.

Мы всегда были не прочь перекинуться парой слов. Завхоз высказывал все, что он думает о подлых маленьких тварях и липких масляных пятнах, я ему поддакивал, после чего он отвешивал мне дружеского подзатыльника, и мы расходились каждый по своим делам.

– Сыплю им яд, а они сжирают все подчистую, будто так и надо. Наутро ни крошки, и хоть бы один дохлый мышонок где-нибудь валялся. Ничто их не берет.

Обе ладони у меня были заняты окурками, и только я хотел сделать понимающий жест – что тут, мол, говорить, мне ли не знать это племя, – как все они посыпались на пол, будто бумажные обрезки из шредера.

– Придется ставить мышеловки. – Завхоз стоял прямо передо мной и закручивал банку с мышиной смертью. – Сяду в углу и буду караулить. Чтоб сразу по новой заряжать, как сработает. Ничего, я их всех изведу, ни одной не останется.

– Лучше с этим не откладывать. Приступайте прямо сейчас.

Я старался наступить одновременно на столько окурков, сколько возможно.

Завхоз положил яд в карман. Потом посмотрел на меня, будто только что увидел, и спросил:

– Франц, какого черта ты в такую рань делаешь в «кубике»?

Я замялся.

– Надо позаниматься. – И неопределенно добавил: – Контрольная.

Завхоз наморщил лоб. Взгляд его скользнул вниз и остановился на моих ботинках, из-под которых торчали окурки.

Я попытался выкрутиться и, качая головой, произнес:

– Надо же! Кто-то здесь балуется травкой.

Подняв окурок, я провел им у себя перед носом и

почесал в голове, будто раздумывая, кто способен на столь бесстыдное нарушение распорядка.

– Тут вам только и остается, что караулить. Какой только заразы не занесут! И микробов, и мышей, и солидола с гашишем.

Не сработало.

Завхоз тяжелым взглядом смотрел мне в глаза.

– Скажи-ка, Франц, почему всякий раз, когда я тебя вижу…

– Ну, мне пора, – быстро сказал я и сделал шаг в сторону лестницы, но тут сильная рука завхоза легла мне на плечо и развернула обратно.

– Всякий раз, когда я тебя вижу, ты держишь в руке косяк.

Я ответил не раздумывая:

– Что поделаешь. Всякий раз, когда я вижу вас, жутко разит водкой.

Этого он не любил. В другой день он бы сразу побагровел и принялся отчитывать меня за то, что я рискую учебой и пускаю свою жизнь по ветру. А может, дал бы под зад метлой, забыв про дружбу. Только в это утро он ничего подобного не сделал, и в первый момент мне такая перемена даже понравилась.

– У меня это профессиональное, – хитро сказал он. – Я этим от микробов и пыли очищаюсь. Дезинфекция такая.

Он сильнее сдавил мне плечо.

– Франц, это что для тебя – верх счастья? Сидеть в паршивом подвале и травиться?

– Мне это нравится.

– А мне нет.

– Я всё уберу.

– Да я не про то, что ты насвинячил. – Голос его был раздраженным, как всегда по утрам, пока он еще мало выпил. – Ты хоть понимаешь, что у тебя внутри творится, когда ты накачиваешься этой дрянью?

– Ничего.

Если бы гашиш на самом деле был такой вредный, как думает завхоз, я бы уже давно превратился в горстку праха в урне на шкафу у родителей.

– Ничего?

– Ну, может быть, классный оркестр из звуков и запахов и два огромных букета подсолнухов.

– Болван. И какая мне радость играть в нарды с болваном!

– Теперь послушайте меня, как вас там… всё время забываю ваше имя.

Конечно, я помнил его имя. Эрйылмаз. Хюсейин Эрйылмаз.

Я прищурился и посмотрел ему прямо в глаза, испещренные красными прожилками.

– Почему вы не заведете себе нормального имени, чтоб можно было запомнить?

Эрйылмаз и ухом не повел. С юмором у него было туго. Тем временем я думал, как мне выпутаться, и инстинктивно сделал самое неподходящее – зажег окурок, который поднял с пола и держал в руке. Я никогда не отличался особенно умными решениями и тут, конечно, себе не изменил.

– У тебя уже совсем мозги набекрень съехали, Франц. По всему видать, они на пару с кишечником работают. Производят одно дерьмо.

Я попытался освободиться, но не вышло.

Самым правильным сейчас было бы сказать: «Ладно, ладно, Эрйылмаз, ваша взяла. Все, больше не курю. Никаких обид».

Но вместо этого я пробурчал:

– Со стороны оно-то всегда все ясно, метельщик. Чик-чик, обрезал, что не по кайфу, остальное подмалевал, как хочется, – и готово дело. Да какого черта?!

Вы что, и вправду думаете, будто жрать водку в котельной чем-то благороднее?